ЛЕВАЯ ПОЛКА
ИСТОРИЯ
Дмитрий Чураков.
Русская революция и рабочее самоуправление. АИРО – ХХ. 1998г.
Крайне внятная и доступно написанная работа молодого российского ученого,
преподавателя МПГУ. Нелишне напомнить, что во времена перестройки именно
из этого заведения выходило наибольшее число синдикалистов, независимых
социалистов и неомарксистов, пополнявших тогдашние ряды «демократических
левых», к сожалению, абсолютно не нашедших себе места в новой «демократической»
России. Революцию 17-ого года Чураков рассматривает как революцию
рабочего самоуправления с последующими мутациями, к сожалению, уводящими
систему всё дальше от первичного идеала и прямой трудовой демократии.
Анализируются национальные традиции рабочей самоорганизации, внутренняя
структура фабзавкомов, проблема их включения в общую систему советского
государства, утопичность идеи социального партнерства в условиях буржуазной
демократии, необходимость рабочего контроля и самостоятельной пролетарской
прессы и т.д. Не менее интересно выглядит отношение к вышеназванным
проблемам разных большевистских лидеров, причем меняющееся с развитием
общей ситуации – Ленина, Бухарина, Шляпникова, Милютина. Особенно важна
«актуализация» темы в заключительной части книги, где анализируется активность
перестроечных «стачкомов», подвергается жесткой критике приватизация как
антирабочий исторический процесс и дается схема и описание полноценного
фабрично-заводского комитета крупного предприятия.
ТЕОРИЯ
Валери Брайсон. Политическая
теория феминизма. Москва. Идея-Пресс. 2001г.
Одна из тех книг, после издания у нас которых, слово «феминистка» перестанет
звучать анекдотически и больше не будет ассоциироваться с дамами, вроде
телезвезды Маши Арбатовой.
Вполне понятным широкому кругу языком Брайсон описывает исторические
корни женского движения, его бурное теоретическое и общественное развитие
в 20ом веке, споры и противоречия внутри самой феминистской традиции вплоть
до сегодняшнего дня. Автор исследования относится к тем, кто считает,
что в условиях формальной капиталистической «демократии» абстрактные права,
которые вроде бы принадлежат каждому, на самом деле доступны лишь
немногим представителям среднего класса и реально отчуждены от большинства
людей, в том числе и женщин. Разоблачению «буржуазного фарисейства всеобщих
прав» во многом и посвящена книга. Особый интерес представляют разделы
о вкладе Энгельса и Маркса («Общественный прогресс может быть точно
определен по социальному положению прекрасного пола») в становление «букета
женских освободительных теорий», а так же о роли последующих социалистов
и марксистов – Августа Бабеля, Клары Цеткин, Кристабель
Пэнхерст, Шарлотты Гилман, Мери Инман, анархистки Эммы Голдман и наших
соотечественников – Надежды Крупской, Льва Троцкого («Нельзя двигаться
вперед, оставляя женщин в глубоком тылу») и Александры Коллонтай.
Вторая часть книги подробно знакомит нас с нынешними версиями феминистского
проекта: граничащим с контркультурой «радикализмом», остающимся в марксистской
традиции «левым» и «экологическим» вариантом и наименее убедительным (но
наиболее разрекламированным!) «либеральным» течением. Подробно
рассматриваются вопросы взаимосвязи классового и полового неравенства,
патриархата и капитализма, сексуальной эксплуатации и милитаризации общественных
отношений, семейного отчуждения и динамики рынка труда. Чего стоит только
основательный разбор многолетней полемики на страницах «Нью Лефт
Ревю» вопроса о том, стоит ли женщинам требовать от государства оплаты
своего домашнего труда на кухне и в детской, без которого не может быть
никакого «воспроизводства капиталистических циклов» и который нигде никем
не учитывается как трудовая занятость.
Книга необходимая уважающим себя и других, современным и взрослым
людям обоего пола. Особенно хочется рекомендовать труд Брайсон отечественным
левым активистам и лидерам. Ведь именно игнорирование подобных проблем
приводит к появлению таких политических курьезов, как движение «Женщины
России» или фразы ратующего за введение многоженства Жириновского
о том, что «после нашей победы каждая женщина получит по мужчине». Социологи
отмечают, что женский электоральный ресурс не задействован нынешними политическими
движениями даже наполовину, а значит, этим ресурсом в ближайшем будущем
воспользуются либо те, кто ответственно проанализирует женскую ситуацию
в обществе, либо те, кто найдет новые привлекательные и опасные химеры,
способные обмануть человека, отрезанного своим невежеством от мировой традиции
сопротивления.
Литература Факта.
Первый сборник материалов работников ЛЕФа. Захаров. Москва 2000 г.
Первое полное воспроизведение сборника 1929-ого года, изданного тогда
авторами Левого Фронта Искусств – Третьяковым, Шкловским, Незнамовым, Чужаком,
Брик и другими.
Идеи и методы ЛЕФа сегодня часто используются европейскими интеллектуалами,
занятыми созданием антибуржуазного искусства и альтернативного капитализму
пространства информации. По ЛЕФовским рецептам, как по нотам, создаются
плакаты и фотоколлажи радикалов, репортажи о забастовках и столкновениях,
документальное кино, наглядная агитация для митингов и оформление для протестных
рок-концертов. Где угодно, но только не на территории бывшего СССР, для
которого, вообще-то и работали агитаторы, писатели и теоретики
Левого Фронта, создавая новый социалистический язык, новую изобразительную
и пластическую систему, новое видение, необходимое человеку для организации
нового общества.
Известно традиционное недоверие левого искусства ко всякого рода абстрактным
«художествам», неправдоподобной «образности» и «измышленным» персонажам,
потому как «измышленность» героев и ситуаций и «эстетство во имя себя самое»
всегда в конечном счете играет в пользу реакции, закрепляя в сознании читателя
некие «фантомы прекрасного», служащие примиряющим амортизатором между областью
желаний и с трудом выносимой реальностью. В конечном счете эти фантомы
есть ни что иное, как еще один способ для правящего класса навязать свою
структуру действительности всему остальному обществу с помощью послушных
«певцов запредельного и сверхнормального», маскирующих правду.
Критика именно этой позиции доведена в сборнике ЛЕФа до максимума. «Образу»
они противопоставляют факт, «интересному характеру» -- точный портрет,
беллетристике – газету, «эпическому роману» -- оперативный очерк, «авторской
хронике» – азартную игру фактов, а «таланту от бога» – опытного рабочего
корреспондента. Работа ЛЕФ была не столько реакцией на уже отживший своё
«русский символизм», пытавшийся незаметно продолжиться в новом социалистическом
искусстве, сколько попыткой остановить новый поток языкового и изобразительного
мещанства и пошлости, новой художественной конъюнктуры, удовлетворяющей
партийно-административную элиту, возникавшую на глазах и требовавшую новой
«красивости» вместо сурового и беспощадного пролетаризма ЛЕФовцев. В «прекрасных»
30-ых им пришлось либо «перевоспитываться», либо молчать, либо хоронить
себя в провинциальной прессе, не столь жестко опекаемой идеологическими
инструкторами «нового большого стиля».
Сегодня принципы, методы, открытия, да и сам, почти забытый, язык ЛЕФа
необходим современным российским левым авторам и читателям как воздух,
как «выпавшее из истории» наследие, без которого нам всем придется еще
очень долго изобретать давно созданные велосипеды и говорить на языке наших
идеологических и классовых противников – новых буржуа и оформителей их
социального проекта. Нынешние российские монархисты, православные,
либералы, буржуазные демократы, кропотливо копаются в дореволюционной
истории, чтобы «нарыть» там необходимое им теоретическое и стилистическое
наследие, от которого можно отталкиваться и на которое можно ссылаться.
Современным сторонникам социалистических взглядов, особенно – пишущим
о проблемах людей и ежедневной несправедливости классовой системы, пора
освоить опыт ЛЕФа и навсегда включить его в свой инструментарий наряду
с русским литературным конструктивизмом, эстетикой пролеткульта,
и документальным романом 20-ых годов.
ЛИТЕРАТУРА
Жан-Поль Сартр.
Последний шанс. Азбука 2000 г.
Сценарий написанный Сартром в 47-ом и с тех пор практически не
переиздававшийся ни по-французски, ни тем более по-русски. Сначала считался
«прокоммунистическим», потом «неактуальным».
Между тем, если описанная в «Последнем шансе» реальность это чье-нибудь
прошлое, то для нас скорее быстро наступающее будущее. Здесь есть
все те «устаревшие» атрибуты, которые становятся чертами новой России:
рабочие, готовящие бунт и их лидер, убитый мстительным трусливым предателем,
жандармы, расстреливающие заговорщиков в пролетарском районе, диктатор,
требующий от министров скорой расправы с экстремистами, запертая в своем
декоративном мире буржуазная дама, которую отравил предприимчивый муж,
и главное – абсолютное бессилие, невозможность любви и счастливых
перемен там, где общество разделено на большинство и меньшинство невидимыми,
но непреодолимыми стенами классовых отношений.
Метафорой этого бессилия становится у Сартра посмертное существование
персонажей -- всё видящих, понимающих и знающих наперед загробно
мудрых бесплотных сознаний, которые при этом не могут сдвинуть с места
ни одной реально существующей пылинки на лице земли. Подрывная мелодрама
без счастливой развязки. Читая, трудно не вспомнить о гегелевской паре
«Господин-Раб», в которой Господин всегда свободен, потому что готов на
смертельный риск и ни к чему материальному жестко не привязан, тогда как
Раб всегда остается в подчинении собственному страху смерти, материальным
атрибутам, происхождению и т.д. Левое сознание Сартра в «Последнем шансе»
переворачивает эту пару так же, как перевернуло её в своё время сознание
Маркса: подлинным Господином в гегелевском смысле здесь оказывается именно
восставший рабочий, выбирающий внешне бессмысленную смерть вместе с товарищами
по организации, а стопроцентным Рабом предстает сытый буржуа, в страхе
за свой миропорядок посылающий солдат карать несогласных.
В сборник так же вошел симптоматичный манифест Сартра «Ситуация
писателя …», который начинается с того, что всякий литератор тех лет есть
буржуа, не в марксистском, так во флоберовском, т.е. психологическом, смысле
и заканчивается уверенным утверждением, что только в социалистическом обществе
литература наконец поймет свою сущность и придет к синтезу понятий «делать»
и «иметь». Литература для Сартра это совесть общества, она должна раздражать
и беспокоить, что и отличает её от беллетристики т.е. дословно «легкого
чтения». Литература противоположна отчужденному труду потому что, как всякое
свободное искусство, а не коммерческое ремесло, она всегда есть новая попытка
преодоления этого отчуждения и показывает мир, который надо не «видеть»,
а менять. На наших глазах писатель-пессимист и стоик превращается в неистового
марксиста.
Похожие вещи происходят и в «Словах» – одной из самых блестящих писательских
автобиографий 20ого века, пересказывать которую нелепо и невозможно. Мы
видим мальчика Сартра, из которого готовили священника, детскую одержимость
литературой, кропотливое создание личного мифа о прекрасном, и
наконец, отказ от этого мифа, своего рода самоубийство прежнего сознания,
с которого и начинается Сартр-писатель, воплощающий атеистический стоицизм
и несогласие с условиями человека вопреки всему.
Обзор подготовлен Алексеем Цветковым.
Все указанные книги вы можете приобрести в книжном магазине
«Гилея» при Институте Научной Информации по Общественным Наукам по адресу:
Нахимовский проспект, 51/21 ст. метро «Профсоюзная», первый вагон из центра,
выход налево, здание ИНИОН. Телефон для справок: (095) 332-47-28.
Ваше мнение
|