"Но мы не погибли и еще сможем победить, если не разучились учиться."

Роза Люксембург

О конформизме

В буржуазной науке есть замечательный обычай, когда критик сначала должен похвалить автора, и только потом поругать его. У истоков этой традиции лежит уважение к труду и требование беспристрастия -- ценности, с которыми, когда -то, третье сословие выступило против аристократии и церкви. Нам -- детям и внукам 70 лет физического и морального террора, когда научные споры нередко заканчивались "высшей мерой социальной защиты"--еще далеко до овладения этим культурным завоеванием буржуазной цивилизации. Особенно трудно в этом отношении приходится людям, объявившим себя наследниками и продолжателями русской революционной традиции -- марксистам, ленинистам, сталинистам и троцкистам всех мастей и комбинаций. Ведь "нетерпимость" к кому бы и чему бы то ни было (кроме самих себя) считалась и до сих пор считается в этой среде самой высокой из добродетелей революционера. А я не хочу быть нетерпимым к моему товарищу по идейной борьбе, хотя во многом не согласен с его статьей. Поэтому начну с похвалы. Правда, я еще не волшебник, а только учусь, вернее - переучиваюсь, а это труднее. Поэтому заранее прошу Максима простить меня, если по застарелой привычке местами сорвусь в "нетерпимость".

Статья Максима Лебского, нового для нас автора, показывает, что в левой России еще каким-то чудом появляются люди готовые серьезно писать на большие темы – дело не только трудоемкое, но и неблагодарное в стране, где зубоскальство и быстрая утомляемость от «букофф» стали чуть ли не эталонами хорошего тона, в том числе для левой мещанской массы. Кстати, это уже вторая большая статья Максима, опубликованная в лефт.ру за короткий промежуток времени. 1  Можно позавидовать его трудоспособности. Отмечу и начитанность автора, и не только в классике русской социал-демократии. В статье он ссылается на западных историков революционного периода -- уже подзабытого Теодора Шанина и Александра Рабиновича, недавно написавшего полезную книгу о первом годе большевистской власти. В числе достоинств особо хочу подчеркнуть спокойный тон и объективный подход автора к теоретическому наследию Троцкого. Это большая редкость в стране, где разгул черносотенной реакции сделал из фигуры этого выдающегося революционера своего рода символ мирового зла, переплюнув даже демонизацию Троцкого в сталинский период и его литературный образ в романе Орвелла.

Но не эти достоинства общего характера побудили редакцию опубликовать работу Лебского. Этому она скорее обязана своим недостаткам, тоже общего характера, которые особенно резко выступают на фоне эрудированности, объективности и обстоятельности автора.

Эти недостатки, на мой взгляд, имеют общее происхождение в конформизме. Это застарелая болезнь левой политической среды повсюду и уже очень давно. Но в особо тяжелой форме она проявилась в марксистском течении. Упрек в конформизме может показаться нелепым в данном случае. Разве могут революционеры быть конформистами? Ведь они по определению выступают против статус кво, призывают к свержению существующих общественных отношений вместо того, чтобы подлаживаться к ним. Но конформизм это не исключительное качество большинства. Он поражает и меньшинство. И чем меньше оно, чем слабее и изолированее от общества, тем более склонно к "смыканию рядов," тем нетерпимее к критике и самокритике. Глухому конформизму левых соответствует и его двойник - левый нон-конформизм, своего рода истерическая реакция на строгий режим политической корректности, сопровожающаяся низвержением вчерашних богов.

Конформизм, о котором я буду говорить на примере статьи М. Лебского, это отказ от критической оценки устоявшихся, конформных (некритических) представлений о революционной истории России/СССР, партии большевиков и лично Ленина и Троцкого. В основном речь идет даже не о критике в том научном смысле, в каком это слово использовал Маркс, а в обыденном, с позиции здравого смысла Наверное, все согласятся, что судить о человеке только по тому, что он думает и говорит о самом себе, неразумно и может привести к ложным заключениям. О человеке судят по его делам. Точно так же судить о РКП(б)-ВКПБ-КПСС по тому, что идеологи и пропагандисты этой созданной Лениным партией говорили о ней, было бы неправильно.

Например, если Ленин или Троцкий утверждали, что их партия выражает интересы рабочего класса, или что Советская власть, как она определяется и конституируется в ленинской Конституции РСФСР 1918 года, действительно является властью Советов, это еще не значит, что так оно в действительности и было. Это вопросы требующие тщательного рассмотрения. Может было, а может и не было. Многим читателям, наверно, покажется, что я говорю само собой разумеющиеся вещи, очевидные даже для подростков, которые ведь не верят всему, что говорят по телевизору. Так оно и есть.

Глухой конформизм включает "принципиальную" нетерпимость эпигонов. В России, где свободная мысль и свободное слово были нередко равнозначны расстрельному приговору, эпигонство и конформизм продолжают определять мышление социалистической интеллигенции, не говоря уже о полу-интеллигенции, хотя вот уже четверть века как мы живем в условиях свободы слова, открытых архивов и когда-то недоступных спецхранов. В первую очередь конформизм давлеет над нашим восприятием русского революционного наследия. Анафемам Сталину или Троцкому слева нет числа, но анафемы это не критика. Что касается, Ленина, то, в целом, он продолжает играть роль священной коровы российских левых. Я не припоминаю ни одной "марксистско-ленинской" или "троцкистской" статьи о Ленине, в которой он не был бы всегда прав. Конечно, такое невозможно даже интуитивно. При этом, Ленин всегда прав для казалось бы идейных антагонистов. Сталинисты бьют Лениным Троцкого, а троцкисты Сталина.

Конформизм радикально левой среды позволяет ей освободиться даже от требований здравого смысла. Это облегчается и тем, что став единственной правящей партией, вернее - правящей кастой, руководство РКПб - ВКПб - КПСС получило единоличный контроль над историческим знанием. В первую очередь, этот контроль выразился в запрете на доступ к историческим свидетельствам, которые так или иначе шли вразрез с очередной официальной версией истории революции, которой победившая клика дубасила проигравшую, и с тем, как партия Ленина представляла себя и свою роль в истории. Много ли мы знаем, как сами рабочие воспринимали РКПб, и как их представления о большевиках менялись по мере укрепления ее власти? Ведь свирепая цензура, вплоть до подвалов ВЧК, устанавливается вскоре после прихода большевиков к власти. В первой половине 1920-х начинается публикация воспоминаний революционных рабочих, но с 24 года все они "редактируются". В редких случаях, когда цензуры удавалось избежать, как это было с воспоминаниями Эдварда Дуне, картина отношения революционных рабочих к большевикам и фундаментальным вопросам экономического и политического уклада, весьма отличается от официозной. 2  И тот факт, что значительная часть организаторов и вожаков российского пролетариата были уничтожены в терроре 30х годов, позволяет думать, что представления передовых рабочих о будущем обществе, за которое они шли в бой, сильно отличались от того, в котором они были убиты.

А многое ли мы знаем о критике большевизма со стороны других революционных партий и групп? Практически ничего или очень мало. Только в последние годы, благодаря свободе слова и печати -- этому прогрессивному аспекту буржуазной республики в России, стало возможно познакомиться с работами людей, раньше известных только по своим обруганным и, как правило, оклеветанным именам. К ним относится, кстати, и имя Троцкого, по злой иронии истории много сделавшего для подавления демократических свобод и прав в России.

Наконец, позволю себе еще несколько общих замечаний о конформизме теоретического характера. Если в историческом плане конформизм питается подавлением исторического знания и "фальсификацией истории" (выражение Троцкого), то в теоретической области можно говорить о фетишизме тех словесных оборотов и риторических фигур, которые имеют прямое или косвенное отношение к теоретической легитимизации партийной монополии на государственную власть. Этот словесный фетишизм дополняется табуированием ряда тем, относящимся к тому же центральному вопросу о власти. Не будет большим преувеличением сказать, что унаследованный нами политический язык имеет больше внутреннего сходства с ритуальным языком племени мумба-юмба, чем с языком науки и критического мышления. Нельзя освободиться от конформизма, не сведя счеты с этим языком.

Теперь я приведу несколько примеров такого исторического и теоретического конформизма в статье М. Лебского.

Об интересах и диктатурах

Центральный аргумент статьи сводится к тому, что в споре Троцкого и Ленина (начало 20 века), будет ли грядущая революция в России "перманентной" или "двухступенчатой", возглавляемой пролетариатом с самого начала или первоначально "демократической диктатурой рабочих и крестьян" -- в этом споре победил Ленин, так как, по мнению автора, такая совместная диктатура существовала несколько месяцев после октябрьского переворота.

Начну с того, что уже сама постановка вопроса, кто был прав -- Ленин или Троцкий--, основана на неких подразумеваемых истинах, аксиоматичных для автора и его левой аудитории, и поэтому не требующих доказательств. Во-первых, не допускается возможность того, что неправы могли быть оба -- и Троцкий, и Ленин. Во-вторых, сам вопрос имеет смысл только при условии, что в ноябре 17 - по лето 18 в России действительно существовало государство рабочих или рабочих и крестьян, то, что на языке "марксизма-ленинизма" называется классовой диктатурой. Эта последняя подразумеваемая "аксиома" лежит в сердце современного левого конформизма в России и не только в ней.

Почему бы не поставить вопрос таким образом. Рассматривая с высоты нашего исторического знания период с конца октября 1917 до середины лета 1918, что можно сказать о довоенных теоретических прогнозах Ленина и Троцкого касательно динамики грядущей русской революции и ее главных классовых силах? Как они конкретно представляли "классовую диктатуру" рабочих или рабочих и крестьян? Как, в каких формах будут эти классы осуществлять свою государственную власть? В конце концов, Ленин и Троцкий были практическими политиками, а не беспочвенными мечтателями, не утопистами. Значит, они не могли не поставить вопроса, готовы ли рабочие и крестьяне Российской Империи создать свое государство, имеют ли они для этого достаточно опыта управления, организации, знаний, сил? Я не знаю. Я только ставлю вопросы с точки зрения здравого смысла.

Или, может быть, Ленин или Троцкий прогнозировали, что рабочие и крестьяне отдадут эту власть партии большевиков или меньшевиков (Троцкий в то время был меньшевиком), чтобы они управляли страной от их имени? Я не знаю. В книжках я этого не нахожу. Но знаю, что Ленин, любил утверждать, что вопрос о власти является центральным, и я полностью согласен с ним в этом пункте. Например, когда я вижу по телевизору наших хомячков, желающих убрать Путина и поставить у власти Навального с Удальцовым или просто каких-нибудь "хороших людей," и чтобы "выборы были честные," я с удовлетворением выключаю телевизор. Здесь все ясно. Честные люди честно и открыто объявляют, кто будет нами править, если они добьются своего. Но читая дореволюционные работы Ленина и Троцкого, как и работы и статьи Ленина первых недель и месяцев "Советской власти", я не могу найти ясного ответа на этот и многие другие вопросы. Даже из известной речи Ленина «Что такое Советская власть?» не могу понять, как устроена эта власть, кто и как в ней решает, что делать, как делать и когда делать. И поэтому в смысле ясности в центральном вопросе я ставлю наших хомячков выше Ленина и Троцкого.

Повторюсь, что меня не интересует здесь реконструкция предвоенных теоретических разногласий Ленина и Троцкого в изложении т. Лебского. Они малоинтересны для нашей ситуации и в основном относятся к области софистики, к которой оба регулярно прибегали в своей политической борьбе - единственно важном для них деле. Но для ясности кратко обрисую мое понимание событий того периода.

Политической опорой большевизма была радикальная интеллигенция и молодое поколение промышленных рабочих, сформировавшихся под влиянием Революции 1905 года. К крестьянству большевики близко не подходили. К февралю 1917 у них не было никакого влияния в деревне. О большевиках крестьянство узнавало в основном от приходивших с фронта солдат, среди которых антивоенная агитация большевиков была популярна. На Первом Всероссийском съезде крестьянских советов не было ни одного делегата-большевика. Наконец, первое Советское правительство во главе с Лениным было избрано только (Вторым) Всероссийским Съездом Советом рабочих и солдатских депутатов без участия Всероссийского Съезда Совета крестьянских депутатов, где подавляющее большинство было у эсеров. Только расколов Второй Всероссийский крестьянский съезд, создав свой отдельный «левый» ЦИК и затем соединив его с ЦИК Всероссийского Совета рабочих и солдатских депутатов, левые эсеры и большевики смогли задним числом обосновать классовый характер СНК как «рабоче-крестьянского» правительства. При этом для своего Декрета о земле Ленин взял целиком эсеровскую программу, т. н. «Крестьянский наказ о земле» Всероссийского Совета крестьянских депутатов (август 1917). Таким образом, Декрет о земле закреплял основы мелкобуржуазного строя в деревне, как справедливо описывал его Н. Суханов, лево-эсеровский специалист по аграрному вопросу.

Фактически, это было законодательное оформление уже свершившегося факта. В мае-апреле 17 крестьянство в массовом порядке притупило к захвату земли, поставив все левые партии перед свершившимся фактом. В этом, как и в установлении рабочего контроля на фабриках, даже большевики, не говоря уже о других соцпартиях, шли позади подлинно народной революции, догоняли ее свершившиеся завоевания, а после прихода к власти... стали преградой ее развитию и в ряде ключевых моментов даже повернули ее вспять. К этому относится: отказ от требования рабочих немедленно национализировать промышленность (конечно же не в пользу новой госбюрократии!), удушение движения фабзавкомов, целью которого было взять управление экономикой в руки рабочих («Фабрики рабочим!»), цензура, которой не знала даже царская, запрет политических партий, похороны принципов советской государственности в ленинской конституции РСФСР 1918 года, беспрецендентный в истории мирового социалистического движения террор против гражданского населения, в первую очередь крестьян.

К социалистической революции, будь-то по Троцкому или Ленину, большевики не были готовы ни в теоретическом, ни в практическом отношении. Еще менее готов к ней был рабочий класс России. Как марксисты большевики прекрасно это понимали. Марксов социализм был утопией в отсталой, преимущественно аграрной и полуфеодальной стране с зависимым типом капиталистического развития, с горсткой промышленных рабочих в океане крестьянства, т. е. мелких собственников.

Вот как сам Ленин писал об этом в апреле 1917.

Миллионы и десятки миллионов, политически спавшие десять лет, политически забитые ужасным гнетом царизма и каторжной работой на помещиков и фабрикантов, проснулись и потянулись к политике. А кто такие эти миллионы и десятки миллионов? Большей частью мелкие хозяйчики, мелкие буржуа, люди, стоящие посредине между капиталистами и наемными рабочими. Россия наиболее мелкобуржуазная страна из всех европейских стран. Гигантская мелкобуржуазная волна захлестнула все, подавила сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно, т. е. заразила, захватила очень широкие круги рабочих мелкобуржуазными взглядами на политику. 31,156.

А всего через полгода, Ленин утверждает, что большевики получили мандат на «постепенный, но неуклонный» переход к социализму в России. От кого? От Второго Всероссийского Съезда Советов, на котором у большевиков был численный перевес, тем более после ухода со съезда меньшевиков и эсеров (к этому времени советы уже окончательно попали под контроль политических партий) и, главное, от своего силового солдатского и матросского ресурса в обеих столицах. Пусть так. Но а как же ''гигантская мелкобуржуазная волна"? Она куда-то волшебным образом исчезла за полгода? Конечно, нет. Она продолжала подниматься с углубляющейся разрухой и после того, как за фасадом Советов власть перешла к руководящему слою большевиков. Только теперь эта волна стояла между большевиками и рабочими с крестьянами. Неудивительно, что при первой возможности эта масса стала переходить на сторону новой власти, чтобы стать ее частью. Мало кому из них хотелось превратиться в наемных рабочих, даже если бы фабрики продолжали работать и хлеба на них получали по фунту, а не пол-фунта в день. Не эта ли масса и подалась в «советские» учреждения новой власти?

Но в 1917 — 18 еще оставалась надежда на «мировую революцию» в Европе, на которой только и был основан призыв Ленина к социалистической революции и социализму в России. Надежда оставалась, но мечтами сыт не будешь. Желание построить социализм было, но возможности (даже теоретической) нет пока немецкие и другие рабочие решали, что им делать. Возможно ли государство (власть, «диктатура») рабочих или рабочих вместе с крестьянами в такой ситуации, когда есть нечего? Впомним предупреждение Маркса -- «Нет ничего хуже, когда революционеры должны заботиться о хлебе насущном». Неудивительно, что Ленин изобретает новое определение социализма – «социализм это учет»! Но в таком случае все капиталисты — образцовые социалисты, они только и делают что учитывают.

Но вернусь к статье М. Лебского. Вопросов, которые мучают меня, в ней нет. Эта статья, как и море других, построена на недопущении подобных вопросов. Автор уверен, что диктатура пролетариата была, и вопрос лишь в том, делил он ее первоначально с крестьянством или нет.

На чем же основана его уверенность? На этот вопрос легко ответить, хотя сам автор не говорит об этом ни слова. Третья подразумеваемая аксима, которую Лебский разделяет с конформной левой массой, отождествляет власть политической партии с властью класса, государство управляемое рабочими с государственной властью высшего слоя РКПб. Ведь начиная с первого дня после Октябрьского переворота, все ключевые вопросы политики решались даже не большевистским СНК, формально подотчетным ЦИК Всероссийского Совета рабочих и солдатских депутатов, а ЦК РКПб, никому неподотчетному и никем кроме членов этой организации неизбираемому.

Не слишком ли много аксиом для последователей человека, чьим девизом было «Подвергай все сомнению!»? По числу неподверженных сомнению истин и табу на критическое исследование исторической практики большевиков, теоретических воззрений и политики Ленина -- радикальный левый конформизм, пожалуй, не уступает РПЦ. Как говорится, крайности сходятся.

Я лично в аксиомы не верю, разве что в геометрические, которые можно доказать.

На каких основаниях, по каким признакам мы устанавливаем наличие такой диктатуры, как ее пощупать, как она конкретно выражается. Кто решает вопрос о наличии или отсутствии искомой дикатуры? Решают ли сами рабочие и крестьяне, что они и есть диктаторы, или это кто-то другой решает за них? Например, если член Политбюро Суслов заявляет, что в СССР есть "народовластие," то как решить, правда это или нет? Или когда Троцкий заявляет, что в Советской России существует "диктатура пролетариата", но что это не значит, что Партия, которая "всегда права", должна идти на поводу политически отсталых слоев рабочего класса, где тот авторитет, который непреложно установит, была ли там диктатура и если была, то чья?

Лебский не ставит таких вопросов. Его изложение политической логики того периода основано на аксиоме, что власть большевиков равнозначна власти Советов, что диктатура партии и диктатура класса это одно. Последнее подразумевает, что партия "выражает" интересы класса. Но почему, как это возможно, и что это означает на практике и в теории? -- такие вопросы остаются в зоне табуирования. Между тем, они касаются основ исторического материализма.

Часто можно встретить такое "доказательство" последней аксиомы. Сама история доказала, что большевики выражали "интересы" и представляли "диктатуру пролетариата", потому что иначе большевики не смогли бы взять власть и победить в Гражданской войне. В этой и подобных формулировках происходит подмена понятий. Если кто-то выражает мои интересы и правит от моего имени это значит, что я по какой-то причине не могу сам выражать свои интересы и сам осуществлять свою волю. То же самое относится к власти класса и его интересам. Поддерживать власть это одно. Иметь власть это совсем другое.

После разгрома корниловского мятежа большевики пользовались огромной поддержкой народных масс, произошла стремительная большевизация советов. На волне этой поддержки и благодаря исключительному авторитету Ленина большевики организовали октябрьский переворот и сформировали полностью большевистское правительство (СНК), сначала временное, а после роспуска Учредительного собрания -- постоянное. Можно сказать, что на протяжении зимы - весны 1917 - 18 большевики, теперь партия власти, продолжали пользоваться поддержкой значительной, но уже уменьшавшейся части промышленных рабочих и крестьянства. Основание для такого вывода - в течение этого опериода сохранялась относительная свобода выборов и перевыборов в Советы, а также их относительная независимость от парторганизаций РКПб. Но, с середины лета 1918 и до бесславного конца РКПб - ВКПБ - КПСС осенью 1991, у нас нет никаких объективных оснований говорить о политически сознательной поддержке власти этой организации рабочими и крестьянами. Скорее наоборот. Многообразные формы террора по отношению ко всем классам "советского" общества и любым поползновениям на политическую активность несанкционированную партией-государством, отсутствие на "выборах" выбора даже между альтернативными кандидатами, не говоря уже о партиях и политических программах - указывает на то, что сама власть не верила в искренюю поддержку со стороны населения.

Темный вопрос об "интересах" (кто решает, какие мои интересы? Я сам или кто-то другой?) и некритическое отождествление Советов и власти Советов, т. е. исторически новой формы государства производителей, с государственной властью партийной верхушки, все более опиравшейся на террор, снова и снова ведет автора статьи к невообразимой путанице.

Приведу еще один пример.

Вот как тов. Лебский понимает переход от буржуазно-демократической диктатуры (государства) рабочих и крестьян к пролетарской диктатуре, к государству рабочих.

Только после своего закрепления в городе, большевики решились пойти на внесение классовой борьбы в деревню. И именно поэтому Ленин говорил, о том что Октябрь 1917 года для крестьян произошел только к лету 1918 года  с введением продовольственной диктатуры и созданием комбедов.

Получается, что большевики действовали по некоему гениальному плану великого вождя, или многоходовой комбинации как сейчас любят выражаться.

Здесь конформизм представляет очередной судорожный поворот большевиков в терминах рациональных марксистских схем классовой борьбы и революции. Но, пусть так. Предположим, что Ленин прав и Октябрь 1917 произошел в деревне к лету 1918, и что, как пишет тов. Лебский, в стране была установлеа чистая как слеза диктатура пролетариата, хотя даже беднейшие крестьяне оставались мелкими собственниками. Такой вывод делается потому, что левые эсеры были выгнаны из Советов, их партия, как и все другие, запрещена, в противовес крестьянским советам были организованы комбеды и продотряды стали изымать у 80 миллионов крестьян "излишки" зерна. Тогда, если следовать этой логике, начиная с декабря 1918 г. , когда на VI Всероссийском Съезде Советов комбеды были распущены и затем взят курс на союз с "середняком", в стране произошел термидорианский переворот (первый по счету), и у нас на руках опять оказалась пресловутая диктатура пролетариата с крестьянством. При этом, большевики продолжали оставаться единственной партией Советов, и левых эсеров не вернули ни в ЦИК, ни в Совнарком. Значит, большевики теперь выражали интересы и пролетариата, и мелкой буржуазии, а в споре Ленина и Троцкого, на коне оказался последний.

Но вот война кончается. После долгих колебаний, метаний и кровопролития, из двух зол мелкая буржуазия села предпочла большевиков, и они остались у власти. Но нарастает волна рабочего протеста. Идут массовые забастовки и демонстрации уцелевшего пролетариата в "колыбели революции" и других городах, как на дрожжах растет антибольшевистское движение фабричных уполномоченных, оживляются фабзавкомы. В их поддержку выступает Кронштадт. И сразу после подавления последнего подлинного, т. е. свободно избранного Совета (Кронштадтских рабочих, матросских и солдатских депутатов), Ленин берет курс на реставрацию капитализма (НЭП) "всерьез и надолго", концессии иностранным капиталистам, внедрение потогонных методов эксплуатации рабочих (сдельщина, тэйлоризм), объявляет Советскую Россию "буржуазным государством без буржуазии" (вот бы раньше объявил, году, скажем, в 18-ом) и размышляет о том, что крупные капиталисты ближе большевикам, чем мелкая буржуазия. Получается, что теперь партия Ленина, как мастер на все руки, "проводит интерeсы" (по удачному выражению тов. Лебского) крупного капитала как внутри страны, так и за ее пределами. И по логике автора, созданное большевиками государство становится диктатурой Капитала. А большевики, точнее - подавившая внутрипартийную оппозицию верхушка, выступают в роли регентов, временных заместителей придушенной буржуазии. Я продолжу эту печальную историю, а пока резюмирую и отчасти повторю уже сказанное.

Левый конформизм, т.е. по преимуществу конформизм леворадикальной интеллигенции и учащейся молодежи - ядра современной партийной организации, отличается табуированием ключевого вопроса о власти. Это табу -- левый эквивалент магических запретов первобытного строя или таинств католической церкви -- скрывает основу основ левого конформизма -- отождествление власти партии с властью класса и, уже на уровне социального инстинкта, отношение к классу как объекту политики, в чем и заключается сущность авангардизма - структурной особенности радикального крыла буржуазной политики, начиная с Французской революции вплоть до сегодняшнего дня. Не Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, свободно избранные своими фабричными коллективами, сельскими сходами и полковыми собраниями решают устроить Октябрь 17-го в деревне, а руководство РКПб, которое к лету 1918 уже не рассчитывало сохранить власть законным путем через свободные перевыборы в Советы, настолько катастрофическим стало положение в городах и настолько массовым недовольство диктаторскими приемами новой власти. (К июлю большевики разгонят своих единственных партнеров - левых эсэров и фальсифицируют выборы). Можно сказать, что тов. Лебский использует адекватный язык в описании Октября 17 в деревне. Не Советская власть перешла к террору в деревне, не крестьянская беднота начала классовую войну против своих односельчан, а руководство РКПб, ища выход из отчаянного положения, в которое оно поставило себя, партию и пошедший за ней класс, приняло решение "внести" в деревню классовую войну и приступить к террору. Но разве возможно управлять социальными классами, их отношениями как манекенами? Это же не кукольный театр. Получается, что можно, пусть только в редкие исторические моменты. Один из таких моментов был создан динамикой классовых отношений 17 года в ситуации катастрофического обвала экономики, ужасов войны и быстрого слома политической и социальной систем. В такой ситуации разбалансирования устоявшихся социальных отношений, перед лицом экзистенциальных угроз, социальные группы и целые классы могут попасть в зависимость от даже сравнительно небольшой, но организованной, энергичной и волевой группы людей, имеющих в руках центральную власть. Не будем также забывать о тех "миллионах и десятках миллионов" мелкой буржуазии, о которой писал Ленин в апреле 17. Это не о крестьянских "кулаках" и "середняках", а о той массе городского мещанства, которая стояла "между". Часть этого мещанства, более молодая, сравнительно образованная, амбициозная и мобильная, примкнула к новой власти, ощущавшей острый кадровый голод уже с первых дней октябрьского переворота. 3  Это мещанство наводнило советские учреждения, пошло в партию, в армию, в ВЧК. Оно приветствовало НЭП и вместе с ним - элементы новой "красивой жизни", востребованной гос- и партаппаратом, все более независимым от трудящихся. НЭП помог и формированию моральной экономии этого слоя, отличной от эгалитаризма и коллективизма рабочего класса, но мало отличимой от ментальности буржуазного чиновничества и управленцев капиталистического производства.

Так, захватив власть при поддержке промышленного пролетариата, солдатской и матросской массы, крестьянства и части городского мещанства, Ленин и его партия к началу 1920х стали проводниками интересов среднего и крупного капитала? Но разве может коммунистическая партия работать на капитализм, быть движущей силой развития в сторону капитализма? Неужели большевики стали примером гегелевской "хитрости исторического разума" и, изо всех сил стремясь построить социализм, кончили олигархическим капитализмом? Да, и примеры этому вокруг нас. Партия Ленина быстро развивает производительные силы СССР на основе госсобственности и террора против всех классов общества, а затем передает экономику страны в руки капиталистов. Такую же роль играет партия Мао Дзэдуна в Китае. То же самое во Вьетнаме. Так или иначе это произойдет и на Кубе с партией Фиделя Кастро и Че Гевары. Рано или поздно этим кончится в Северной Корее. И если рабочие Венесуэлы в самом скором времени не смогут перебороть военно-бюрократическую революцию сверху своей революцией снизу, чавизм станет очередным эпизодом боливаризма -- заменой компрадорской буржуазии националистической.

Надо добавить еще вот что. Производительные силы, которые авангардистская партия-государство создает на основе госсобственности и террора, чтобы затем передать в руки капиталистов, включают рабочую силу и даже частично производственные отношения, сформировавшие рабочих. Так, "советские" рабочие, сформированные авангардистским режимом как объекты, средство, а не цель политических и производственных отношений, были подготовлены к передаче в руки капитала наравне с заводами.

Исторические достижения большевикам оказались по плечу, размышляет автор, во многом благодаря их школе подпольной работы. Цитирую.

Представляется не случайным тот факт, что именно русские большевики, просуществовавшие весь дореволюционный период в подполье, смогли выполнить великую историческую миссию революционного авангарда. Подполье конечно не есть обязательное условие эффективности и результативности борьбы, но условия подполья предотвращают заболевание партией бюрократический гангреной, которая разъедая партийный организм превращает революционную организацию в реформистскую. У российских социал-демократов изначально не было выбора, и в каком-то отношении им было легче. Т. к. исповедовать социалистическую идею могли только мученики и борцы, а не обрюзгшие представители реакционного «социализма» как сегодня. 4 

Жалобы на демократию стали сейчас общим местом левого конформизма. Это и понятно. Демократия ярко высвечивает его политическую импотентность. Ее нельзя свалить на репрессии. Это немалая причина состояния перманентной фрустрации нашей левой. Но черт с ней. Вот что я хочу заметить в связи с мыслью тов. Лебского о преимуществах подполья. Не оно ли стало инкубатором таких черт большевизма, как партийный мессианизм, чувство особости и обособленности от общества, любовь к секретности, а также групповщина? "Исповедовать социалистическую идею" в подполье может и было легче, мне трудно судить, но когда большевики вышли из него и стали партией власти, они, если верить Ленину, бюрократизировались очень быстро, невзирая на идею. Групповщина облегчила формирование бюрократических клик, из которых и состоял правящий слой СССР. Этот процесс начался практически сразу после захвата власти, в процессе подавления советской демократии. Уже в Гражданскую войну мы наблюдаем формирование властных группировок внутри партии и госорганах со своими свитами и териториальными или ведомственными уделами. Группа Троцкого в военной бюрократии, группа Сталина-Ворошилова-Буденного в альтернативной партийно-военной среде и секретной полиции, мощные региональные группировки вроде зиновьевской в "Северной коммуне" и т. д. Кровавая схватка между ними была только вопросом времени. Иначе и быть не могло.

Каждый раз, когда я читаю Письмо Ленина к съезду (т. н. Завещание), меня поражает одна и та же мысль. Казалось бы произошла великая революция. Она впервые вывела на поле истории миллионы людей. Должны были проявиться сотни, тысячи новых политических талантов, выдающихся лидеров и организаторов. Но, читая Письмо Ленина, создается впечатление, что никакой революции не было; что это все та же подпольная организация, с той же полдюжиной близких Ленину людей (за исключением Троцкого). Все те же Сталин, Бухарин, Зиновьев, Каменев, Пятаков. Из них двое хронических "предателей," один держиморда, один талантливый схоласт, непонимающий марксизма, и пара чрезмерных любителей администрировать, т. е. выдающихся бюрократов. Это все, что большевики после пяти лет революции (!) могут предложить огромной стране и мировому пролетариату в качестве вождя. Только закупоренностью "внутренней партии" внутри обособленной от общества организации "профессиональных революционеров" можно объяснить такую ситуацию, и подпольное прошлое РКПб видимо сыграло в этом роль.

Ну, а я, признаюсь, люблю свободу. Пусть она буржуазная, а все равно приятно.

И немного о "диалектике истории"

Тов. Лебский продолжает рассуждать об опасностях демократии для авангардистской партии.

... диалектика истории привела к тому, что ведущие социал-демократические партии Европы (прежде всего СДПГ) были развращены институтами буржуазной демократии, и благодаря длительному их использованию они полностью превратились в системную оппозицию по отношению к капитализму.

На это я бы ответил так. Диалектика истории, как мы уже имели случай заметить, - девка ехидная и беспощадная. Большевики 17-го это узнали на себе. Тысячи из них легли в могильники ОГПУ-НКВД-КГБ, разбросанные на необъятных просторах бывшей "одной шестой земной суши". Их дети и внуки стали антибольшевиками, ярыми врагами Труда. Многие из них перебрались в США и другие империалистические страны. И я не удивлюсь, если в частных молельнях русских олигархов, людей неглупых и совсем не комформных, регулярно ставятся свечки за упокой душ Ленина, Троцкого и дальше по списку. Ведь никто иной как их "советская власть" сначала построила на крови и поте рабочих, крестьян и интеллигенции СССР "заводы, газеты и пароходы", а затем отдала их в частную собственность прохоровым, березовским и абрамовичам. Вот это, а не реформизм европейских социал-демократов, пример истинной диалектики в действии.

Тов. Лебский приходит к следующему выводу об уроках европейской социал-демократии.

Судьба западноевропейской социал-демократии  должна быть для нас большим уроком. Стремление к буржуазной  демократии как к переходной остановки на пути к социализму, таит очевидную опасность перерождения. Но это конечно не означает  что, сегодня левым буржуазные права и свобода не нужны. Буржуазную демократию нужно качественно преодолеть, выработав качественно иной тип демократии, дающий право не только говорить, но и  придать рабочему, его слову и действию возможность активно влиять  на все общественные и политические процессы.  

Скажу так. Нам ли сейчас снисходительно рассуждать об уроках европейской социал-демократии? Не уместнее ли задуматься об уроках большевизма прежде всего остального? Эти уроки -- включая рабочий класс сформированный ими, нашу собственную импотенцию и, скажем прямо, наше ничтожество -- стоят перед нашими глазами.

Теперь что касается качественно иной демократии. Какой же она может быть кроме как диктатурой пролетариата, или демократией (бывших) наемных работников, взявших в свои руки государственную власть? Но тогда как понять этот уклончивый язык? Кто именно "преодолеет", "выработает", "даст право говорить" и "придаст"? Если это диктатура класса, это может для себя сделать только сам класс. Но как-то не по-русски звучит класс, дающий себе право. Да и как правящий класс может не иметь права говорить?! И почему влиять? Если класс правит, зачем же ему на себя влиять? Влияют только те, кто сам не правит. Потерявшись в этом языке, выскажу страшную догадку: тов. Лебский имеет в виду не власть класса, а власть некой новой авангардной партии, которая по душевной доброте позволит рабочим не только говорить, но даже "влиять на процессы". Мне почему-то кажется, что рабочие, к которым я отношу и себя - преподавателя, уже никогда больше не согласятся на такую демократию. Я даже уверен, что мы сочтем ее "качественно" ниже демократии буржуазии,и даже совсем не демократией, а наоборот. Спасибо, но нет, мы, выражаясь словами одного старого авангардиста, пойдем другим путем.

Хитростью истории партия Ленина-Троцкого-Сталина-Хрущева-Брежнева-Андропова-Горбачева-Ельцина вынуждена была даровать нам свободу слова, печати и собраний в процессе своего превращения в капиталистов и нашего в наемных рабов. Правда, воспользоваться этими свободами хотя бы в малой мере у нас не хватает мужества и ума. Все уходит в словесную дрочку в ЖЖ и позирование для буржуазной прессы в районах проживания крупных московских капиталистов. И это еще в лучшем случае, если вспомнить о подвигах удальцовых и пономаревых! Никакое перерождение нам не грозит даже в кошмарном сне, по той простой причине, что у нас нечему и некому перерождаться. Что касается рабочих, то самая большая услуга, которую им еще могут оказать обанкротившиеся сторонники Коммунистического манифеста в России (если они внимательно читали его!), это напоминать им каждый божий день самую главную из его строк -- «освобождение рабочего класса может быть делом только самого рабочего класса» и самим повторять это как молитву перед сном.

И последнее. О переходной диктатуре рабочего класса и хомячков

Только в последнем абзаце статьи автор объясняет читателям актуальность своих исторических изысканий, прилагая ленинскую теорию двухступенчатой революции к современной России. И здесь мы находим, пожалуй, самый поразительный пример левого конформизма. Цитирую это место полностью.

Подводя итог этой статьи, стоит указать на то, что предмет спора Ленина и Троцкого представляет для нас не только исторический интерес. Конечно, в сегодняшней России где доля сельского населения невелика, несуразно говорить о мощном крестьянском движении. Но исчезновение массовой крестьянской силы вовсе не означает исчезновение массовой силы мелкобуржуазных слоев. По тем цифрам , которые были проанализированы в одной из моих прошлых статей, примерно половину населения составляют мелкобуржуазные слои. Было бы ошибкой отрицать возможность появления партии, представляющей классовый интерес широких мелкобуржуазных масс. Конечно вряд ли придется говорить о самостоятельной политике такой партии. Она будет примыкать в качестве ведомого союзника к крупной буржуазии или к пролетариату. Но в классовых интересах последнего стоит необходимость завлечь мелкобуржуазные слои на свою сторону. Я убежден, что на сегодняшний день пролетариат не способен в одиночку одержать победу. На современном этапе борьбы, необходим союз пролетариата и мелкобуржуазных слоев. И в будущем, возможно, стратегия «демократической диктатуры пролетариата и мелкой буржуазии» станет стратегией революционной.

Меня неприятно поразило слово "завлечь". Думаю, что рабочим не пришло бы в голову входить в такие отношения с людьми других социальных групп - завлекать, то есть обманывать их, чтобы получить поддержку против некой третьей группы, а потом ударить ножом в спину. Но оставим нравственную сторону дела, хотя она неотделима от моральной экономии класса, без которой нет и политической. Почему бы не предоставить самому пролетариату, пусть даже в понимании этого слова Лебским, решать свои отношения с теми, кого он называет мелкой буржуазией сегодня? Нет, я понимаю если бы перед нами наглядно стоял живой пример такой победившей мудрой стратегии, которую оставалось бы только имитировать,чтобы попасть в царство свободы. Но ведь живой пример, стоящий перед нами в действительности, это печальная, если не сказать страшная, история РКПб-ВКПБ-КПСС с нами всеми в роли ее больного позднего потомства. Понять уроки этой истории нам мешают конформизм и эпигонство. И если наша молодая левая интеллигенция не найдет в себе смелости и силы для их преодоления, мы не оставим в истории следа даже на мелкую сноску на полях Коммунистического манифеста.

Исправлено и отредактировано 4/1/2013

Просьба присылать отклики на статью на адрeс автора: zorin@left.ru

От автора. В последнее время и к моему большому удивлению мне приходится слышать, что мои статьи приписываются перу старого советского журналиста-международника Валентина Сергеевича Зорина. Поэтому прошу принять к сведению, что я не имею никакого отношения к моему знаменитому однофамильцу и тезке.

Валентин Михайлович Зорин

Примечания

1  Первая – обзор обширной литературы по курдскому вопросу «Курды - народ, который нужен всем и никому» Лефт.ру # 5, 2012. <http://left.ru/2012/5/lebskii216.phtml >

2  См. Антон Баумгартен. О книге Э. М. Дуне "Записки красногвардейца" <http://left.ru/2006/3/baumgarten137.phtml>

3  К весне 18 городская парторганизация Петрограда, когда-то самая крупная в стране, растаяла до 6 тысяч человек Данные по книге А. Рабиновича "Первый год".

4  Это не совсем так. У большевиков был период легальности и даже своя фракция в ГосДуме.