Оглавление

Глава IV. «Операция Маркеталия»: война, которая не закончилась до сих пор

Страшные истории, рассказанные Мануэлем

После окончания II Партизанской Конференции, которая стала одновременно и Учредительной Конференцией Революционных Вооружённых Сил (FARC), проведённой на территории департамента Мета, мы с одним из отрядов направились к Гуаяберо. И уже в глубине сельвы, местах отдалённых и диких, на подходе к реке Тапаменте, большой реке, в которую впадают воды реки Гуаяберо, а также воды рек Платанильо и Тигре, и дальше она течёт по льяносам Яри, чтобы однажды смешаться с водами реки Гуавьяре, и, так как в это время уже была развёрнута военная операция против нас, то в целях предосторожности, мы выслали вперёд разведку, чтобы посмотреть, что там и как, нет ли следов, которые говорили бы о присутствии правительственных войск. Ребята возвратились обратно под вечер, когда мы уже расположились на отдых, на следующий день собираясь выйти в долину реки. Я проснулся среди неясного шума и голосов, и подумал, что, наверное, поступила какая-то информация от разведки. Оказалось, что разведчики обнаружили странную находку. Они были напуганы и озадачены: «Понимаешь, товарищ, мы обнаружили следы Однонога». «Как это след Однонога, парень, ты о чём?». «Да, товарищ, огромный такой след Однонога, и хорошо отпечатавшийся» – снова убеждённо повторили все четверо.

Район Гуаяберо – это бескрайняя сельва, бескрайнее зелёное небо, в кронах деревьев, резвятся стада обезьян, они воют, прыгают и играют, словно выделывают пируэты в густой листве зелёных облаков.

«Однонога не существует, вы меня не убедите своими рассказами. Я уже старик, - а тогда мне было чуть больше тридцати – а вы мне тут рассказываете об Одноноге». И, всё же, у тех четверых ребят остались сомнения.

В 6 ч. утра следующего дня мы организовали выход, и ребята из разведки ещё раз предупредили меня: «Мы хотели бы напомнить Вам о том, что мы действительно нашли следы Однонога. Наши глаза не ошиблись. Но, поскольку Вы не верите в существование Однонога, то, когда мы выйдем в долину реки, Вы сами увидите его следы». «Хорошо, ребята, до тех поря, пока я сам лично не увижу его следы, чётко отпечатавшиеся на земле, вы меня не убедите. Вся эта история – старая выдумка ещё более древних стариков» - сказал я им.

Уже у самого выхода в долину реки один из разведчиков позвал меня и показал на чёткий след, хорошо отпечатавшиеся 5 пальцев ноги, словно его хозяин носил обувь, по крайней мере, 50-го размера. След крупный, чётко отпечатавшийся с большой силой, даже, можно сказать, с большим удовольствием. Разведчики сказали мне торжествующе: «Вот, пожалуйста, взгляните на этот след». «Но это след человека». «Нет, товарищ, это не человеческий след. Мы никогда не видели такого огромного следа. Этот след раз в 5 больше следа человека, и он очень глубокий. Кроме того, мы тут в округе не видели одноногих мужчин или женщин». «Не надо пороть горячку, осторожно идём дальше, в долину реки; как бы этот Одноног не оказался окопавшимися людьми, поджидающими нас на берегу. А вдруг этот след – просто приманка». Четверо партизан ушли, ворча под нос: «Это, конечно, хорошо, что Вы не верите, в такого рода, вещи, но мы имеем право на собственные верования. Вот, увидите, мы ещё встретим следы Однонога. Никакие это не выдумки».

Вскоре один из этих ребят, из разведки, вернулся немного взволнованный и озабоченностью в глазах.

«Товарищ, кажется, мы обнаружили это существо» - я рассмеялся про себя, но они, действительно, были очень серьёзны. «Вон, примерно, там был этот Одноног». Мы укрылись за камнями и в ближайших ложбинах, чтобы не представлять собой мишени, и приготовились открыть огонь. После небольшой суматохи, партизаны передали сообщение: «Человек нас увидел и спрятался».

Я приказал, чтобы один из партизан вышел и подал сигнал руками, стараясь, чтобы в него не попали. Тот человек начал делать то же самое: высовывал голову, прятал её, выходил слева от камня, появлялся справа от кустов, словно желая связаться с нами, и чтобы, покончить, наконец, с сомнением в его существовании. Наш партизан и этот человек продолжали обмениваться знаками, и это продолжалось довольно долго, потом человек решил выйти из своего убежища и направиться туда, где была наша группа, без каких-либо угрожающих манипуляций с оружием. Это оказался Моралес, партизан, который шёл в составе одной из разведгрупп по Уиле, более известный, как «Призрак», поскольку однажды вечером, он пытался переправиться через реку Гуаябера, взбесившуюся половодья, на плоту, нагруженном оружием, и одна из верёвок, за которую этот плот тянули другие партизаны на берегу, порвалась, и этот Моралес против своей воли отправился в путешествие по бурным волнам реки; оно продолжалось до утра, а вода всё прибывала, сильно пенилась, и тут два огромных камня, словно сильные руки, схватили плот, но он всё-таки вырвался и продолжил своё отчаянное плавание прямо по середине реки. Моралес не знал, что ему делать, поскольку не умел плавать, и уже готовился распрощаться с жизнью; вода поднималась всё выше, стала заливать плот, покрывая его ноги, Моралес задремал от усталости, словно загипнотизированный этой природной силой, которая захватила его и, казалось, позвала его с собой, и, тут, сильная волна, словно, в порыве сострадания, ударила его в спину, и поток вынес его невредимым на берег реки. Около 15 дней Моралес добирался обратно к своим, и когда он появился, то из-за смертельной бледности – он выжил, питаясь дикими плодами, клубнями и корешками – из-за одежды, превратившейся в лохмотья, из-за истощённости тела, из-за той жадности, с которой он набросился на горячий суп, из-за известия, которое уже пришло, о том, что Моралес погиб, утонув, стали говорить, что Моралес «появился, как призрак». Мы поздоровались с Моралесом. И тут я спросил его: «А кто поднялся до того места, где стоит большой камень?». «Я производил разведку местности и поднялся до того места, о котором Вы говорите». «А вы где обнаружили следы?» - спросил я своих ребят. «Там, на высоте, где находится большой камень, около ложбины, которая выдаётся вперёд, и по этим следам мы прошли, вот, до этого места, уже близко к берегам реки». «Это мои следы» - сказал Моралес. «Дело в том, что я был без ботинок, потому что шёл в разведку. И потому, чтобы не оставлять следов на песке, которые могли бы меня выдать, я делал большие прыжки, такие большие, чтобы оставлять одну ногу в воздухе, а приземляться другой на камень или песок, и из-за инерции при приземлении след увеличивался. Я старался оставлять след только одной ноги, чтобы сбить врага с толку»

Наши разведчики своими рассказами уже сумели убедить других партизан в существовании Однонога. Между ними уже циркулировали страшные истории. После этого я увидел их сильное разочарование, но думаю, что для них было, всё-таки, важно узнать правду о следах Однонога. Есть такие истории, однажды, доставляют тебе большое удовольствие взглянуть на них в свете реальности.

«Мы должны пересечь ещё три таких Кордильеры, как эта…»

«Чёрный Чарро» со своим монументальным индейским загаром, взъерошенными волосами человека, на коже которого время не оставляет следов, полный энергии и невероятной лёгкости слова, присоединился на третий день к вооружённому личному составу партизан, – в предшествующие дни он и Мануэль Маруланда обсудили и согласовали соответствующие планы с членами политического руководства Эль Дависа, которое тогда вынуждено было бежать ми вскоре добралось до Вильярики – и он сказал на общем построении: «Вы уже видели самолёты, разбрасывающие листовки, словно яйца раскладывают, в которых они говорят, что диктатура консерваторов пала и вместо неё установлена военная диктатура Рохаса Пинильи, что она предлагает покончить с насилием для того, чтобы кровь, как он говорит, могла течь своим нормальным путём в жилах людей. Эти листовки говорят о том, что генерал обращается к партизанам, чтобы они демобилизовались, прекратили борьбу, сдали оружие и участвовали, как гражданские лица, в, так называемом, умиротворении; он предлагает мир, спокойствие для того, чтобы партизаны вернулись к своей земле, и гарантирует им, что их жизнь не будет неожиданно оборвана точным выстрелом в спину». В своём широкополом сомбреро, уверенный в себе, ноги широко расставлены, руки скрещены за спиной, «Чёрный Чарро» говорил своим людям: «Сейчас мы ещё больше должны держаться, поскольку многие крестьяне угодили в сети иллюзии того мира, который предложило правительство. Эта иллюзия нашла хорошие уши, и у многих от радости учащённо забились сердца. Конечно, люди устали, и это вполне понятно. Никто не хочет продолжать и дальше жить жизнью загнанного зверя, никто не хочет видеть, как растут его дети с предчувствием грозящей смерти в глазах, и этой мирной передышкой, и это вполне естественно, многие хотят воспользоваться. Эль Давис закончился катастрофой и обезлюдел, семьи покинули свои фермы, чтобы попробовать как-то заново устроить свою жизнь и восстановить утраченное имущество. Но мы, в руководстве, имеем иные, отличные от капитуляции, планы, поскольку наша судьба определена раз и навсегда, и эти планы мы будем выполнять. Мы уверены в том, что правительство Рохаса Пинильи – это не то правительство, которое нужно колумбийцам, это правительство, из-за которого мы снова расчищаем горные участки земли, видя, как растут другие горы, горы мёртвых. Это правительство военных, которое сегодня или, возможно, на следующей неделе, будет преследовать нас, как горных зверей. Их обещания есть смертельная ловушка, но мы не столь наивны, чтобы попадать в неё так глупо…». И «Чёрный Чарро», бурно жестикулируя руками, сказал на третий день своим людям: «До нас дошли слухи о том, что многие из вас хотят покинуть партизанское движение, отправиться искать работу в посёлки, воссоединиться со своими родственниками…. Конечно, это чувство является мощным аргументом, и никто не может просто так отбросить его. Но мы хотели бы ясно и чётко сказать, и это наш долг, что единственной гарантией безопасности в эти злосчастные времена является винтовка, любая другая иллюзия есть обман. Этому нас учит жизнь, нынешнее замирение долго не продлится. Наступят, уверяю вас, новые времена преследований. Мы не сдадим оружия, которое накопило в себе столько крови на спусковых крючках. Нашу кровь, кровь тех, кто не сумел вовремя скрыться. Мы не сдадимся, соблазнённые письменными обещаниями на бумажках, которые летают, и будут летать над этими горами, словно хитрые птицы…. Да, они хотели бы взять нас за шкирку, чтобы, наконец, добраться до нас и задушить, но мы встретим их вооружёнными. Мы знаем из информации, которая широко гуляет по округе, что Лоайсы, «Пелигро», «Марьячи» и известный вам «Арболеда» сознательно и окончательно сдались со всеми своими потрохами военному правительству, введённые в заблуждение национальным руководством либералов. Они – люди другой судьбы. Мы ещё с вами увидим, чем кончат эти люди, которые уже не изменят своего образа мысли. Но мы, нет, мы не сдадимся, мы уже заткнули уши, чтобы не слышать всех этих обещаний, которые с самого начала вызывали недоверие…». «Чёрный Чарро» и Мануэль Маруланда так никогда и не смогли увидеть текст соглашения, подписанного между Херардо Лоайсой, Леопольдо Гарсией, «Пелигро», «Марьячи», «Сантандером» и представителями военного правительства, документ, который свёлся к 5 пунктам, и в одном из этих пунктов, пятом, – содержалась ясная и определённая ссылка на них: «Мы столь верим в благородные предложения Вооружённых Сил, выдвинутые выдающимся военным нашей страны Рохасом Пинильей, что не только с большим удовольствием сдаёмся, но также намериваемся, если этого потребует от нас правительство, сотрудничать с ним для ликвидации подлинных злоумышленников, которые не внемлют патриотическому призыву правительства». «Чёрный Чарро» своим низким голосом, словно говоря с каждым из своих людей в отдельности, сказал: «Мы хотим вам сказать на этом общем построении следующее: тот, кто хочет идти вместе с партизанами, должен сделать это добровольно. Это не борьба людей, принуждаемых к этому силой. Те же, кто не хочет этого, пусть уходят и немедленно. Но не забывайте о моём предостережении: мир с этим правительством продлится недолго, наоборот, партизанское движение имеет долгую жизнь. Единственное условие для того, чтобы уйти – никто не должен уходить с оружием, поскольку оружие принадлежит движению, это старое правило, и вы его прекрасно знаете. Ну, вот после всех этих разъяснений, два шага вперёд те, кто хочет продолжать быть партизанами!». «Чарро» ждал, окидывая взором своих людей, которые должны были сделать два шага вперёд, чтобы остаться; он прикидывал их возможное количество. Остальные должны были уйти в поисках новых иллюзий и какой-либо помощи со стороны родственников. Посчитав ряд вышедших вперёд, оказалось, что «нас, вместе, с «Чарро» и Маруландой осталось только 8 человек, ребят, ещё почти мальчишек. «Тула», брат Исайаса Пардо, «Коронито» - другой брат Исайаса, который входил в отряд «Чарро», Густаво и другие, не помню их имена. Нас осталось 8 парней расхлёбывать всю эту кашу. Многие ушли с разрешения командиров, потом вернулись через 15 дней. Но многие из тех 80, сколько нас было сначала, не вернулись» - уточняет Хайме Гуаракас. Его братья, Марко Антонио и Хесус, снова направились в район Эль Дависа, потом они дважды приходили за ним, но Хайме Гуаракас уже твёрдо определился, что он будет делать дальше. Он размышлял: я – человек гор, передо мной густой и непроходимый горный лес, густая сельва и склоны гор, кофейные плантации и равнины в линию до самого горизонта, прямо передо мной кустарник и зелёное пастбище. Это мой пейзаж. Послышался голос «Чарро»: «Становись!» – люди построились на первое построение – «Можете разойтись и начинать готовить еду в дорогу, выходим сегодня ночью». «Чарро» руководил и на втором построении: «Мы сказали всем, что никого не принуждаем идти с нами силой. Но пусть не забывают путь партизана, если снова будут преследовать. Уходим!».

Двадцать шесть партизан отправились с Маруландой и «Чарро» в сторону департамента Каука, к Риочикито. Два командира, Альберто Лопес (лейтенант «Баена»), Хуан Антонио Родригес (лейтенант «Антонио), Грегорио Лопес (сержант «Касик»), рядовые партизаны – Хесус Марин, брат Маруланды; Исайас Пардо, его брат «Тула», брат «Чарро» по прозвищу «Вирхен Санта»; Кармело Пердомо, он же Хильберто Лопес; «Коронита», «Нерон», Густаво, Агустин Сифуэнтес, Давид Молано, Хайме Гуаракас, Рохелио Диас, Руперто, «Фаэнса», «Индио», «Помпонио», Педро Пабло Марин, отец Мануэля Маруланды, его сестра Роса и его жена Домитила; Лусеро и Лус Дари. «Мы решили взять с собой женщин, несмотря на вполне понятные, которые возникают в таких случаях. Дело в том, что война вызывает беспокойную ностальгию из-за отсутствия тепла женщины, и тело настоятельно просит возвращения, дабы снова встретить крепкое объятие, объятие, которое ты не хочешь разрывать, прощальное объятие, объятие каждой ночи. ... Мы не могли оставить наших женщин на юге Толимы. Мы подумали и пришли выводу, что, наверное, мы не вернёмся на эти территории в течение нескольких ближайших лет…» - размышлял Маруланда, начиная этот марш.

Июль и август, два месяца, они бродили по окрестностям Планадаса, настойчиво теснимые армией в союзе с «чистыми либералами» и «некоторыми нашими прежними товарищами по Эль Давису, что вынудило нас отойти в район Гаитании». Месяц на сбивающей со следа, теряющейся тропе, совершая передвижения очень осторожно, не ночуя в домах, спя под открытым небом в густом кустарнике, идя, спотыкаясь, длительных переходах; месяц, который они использовали для приобретения боеприпасов, купленных через посредников у армии. Они продолжили отходить через территорию департамента Уила; в ходе этого бегства они обнаружили, что местное население постоянно запугиваемое «чистыми либералами», вместо того, чтобы оказывать им помощь в получении информации, еде и проводниках, доносит на них из-за страха потерять жизнь, если будет сотрудничать с партизанами; умиротворение Рохаса Пинильи могуче влияло на умы и отношение людей. Партизаны для них был «злоумышленники», которые отвергли протянутую руку мира, врагами военного правительства; они были как бы лишним социальным балластом, людьми, с которыми и не следовало начинать какого-либо диалога, надо было избегать их, держаться от них на разумной дистанции, поскольку они превращались в ужасную заразную болезнь. Никто не хотел иметь с ними дела, когда их видели, то убегали, и 3-4 часа спустя на пятки партизанам уже наступали войска вместе с вооружёнными гражданскими. Враги для недавних друзей, абсолютно забытые среди известных, усталость без возможности спокойно поспать на уже обжитых нарах. «Ты мог прятаться от дождя, полагаясь только на своё собственное чутьё, единственное, что сопровождает человека всю его жизнь; единственное, во что ты веришь, это следы твоих людей; кольцо неумолимо сжималось, а тут ещё на нас обрушилась самая суровая из зим. Но мы должны были пробиться, если мы хотели выжить, пусть даже на последнем издыхании…». Надо было начать снова «разговор с местным населением. Это было жизненно необходимо…».

Между 2 ч. дня и 6 ч. вечера Хайме Гуаракасу выпало стоять в карауле, наблюдая за дорогой до наступления вечера. Он зачарованно смотрел на видневшиеся вдали пики Кордильеры, гигантский корабль, бросивший якорь среди облаков, – позже он узнал, что это были Кордильерас-де-Боливар. Он думал, что отряд собирается вторгнуться в этот регион; он считал, что операция начнётся через 2-3 дня. Его навестил, и это было нормально, как это всегда случается на посту, лейтенант Антонио: «Товарищ, какой пункт мы будем атаковать…?». Антонио ответил, словно видя в любопытствующих глазах парня отражение далёкой Кордильеры: «Не думай, что сейчас мы не рассматриваем вариант нападения на какой-нибудь пункт, об этом думают. Но сейчас мы сейчас мы способны только на отступление. План есть, и это план на большую перспективу, нам придётся пересечь ещё три таких Кордильеры, как эта, которая виднеется там». Хайме никак не мог поверить в услышанное. Лейтенант Антонио, желая покончить с его сомнениями, мягко похлопал его рукой по левому плечу и сказал: «Если бы мы думали о возвращении в Эль Давис, ты бы мог сомневаться. Но не об этом думают, не об этом наша главная забота. Главная наша забота состоит в том, что мы не знаем, какой будет ситуация, которую мы встретим при переходе через эти три Кордельеры. Сейчас мы несёмся в галопе отступления, и так будет до тех пор, пока судьба не станет хоть чуть-чуть благосклоннее к нам…». Хайме продолжал восхищённо смотреть на раскрывающийся занавес воздушных облаков, которые скрывали грандиозную панораму трёх Кордильер. Той ночью они начали медленно подниматься на первую из них.

При минимальной помощи местного населения они должны были скрытно пересечь район Санта-Мария, зону консерваторов, вооружённую, словно она была густо засеяна подозрительностью, винтовками и ружьями. «Хильберто, как проводник, указал нам на дом одного либерала, стойкого в своих убеждениях, который, ну, точно, поможет нам с некоторыми товарами, в которых мы очень нуждались, но уже на подходе к воротам его дома, эти ворота, вдруг, раскрылись, и мы получили в качестве тёплого приёма ужасный выводок «птиц», которые открыли по нам огонь, ранив лейтенанта Антонио; мы вовремя отступили, интенсивный бой шёл в течение 3 часов, и «птицы» оказались изрядно ощипанными, мёртвыми и без оружия…». Поскольку отряд был обнаружен при свете дня, партизан стали преследовать 100 человек, были перестрелки, и 4 дня пришлось провести глубоко в сельве, строго нормируя еду до тех пор, пока снова партизаны целыми, но пожелтевшими от голода и бородатыми не вышли к местечку, известному под названием Ла Армения. По дороге они видели руины домов либералов, развалившиеся из-за пожаров, зимней непогоды, из-за заброшенности бывшими обитателями остатки стен. Преодолевая Кордильеру медленным шагом уставшего мула, они прибыли в местечко под названием Боливар, Маруланда отдал приказ отдыхать и готовить еду; он сам лично стал в караул на выходе на дорогу, люди сняли с себя поклажу, который несли, освободившись от огромного груза, похлебали безвкусного супа и попытались немного поспать. Консерваторы были наготове и хотели нанести неожиданный удар в 5 ч. утра, но «получили ответный удар, оставили на поле боя много убитых, и самым жалким образом, с большим усилием волоча по земле, утащили своих раненных». Партизаны проследовали их по заброшенной дороге, покрытой высоким кустарником, знак того, что никто не ходил по ней уже много времени, по направлению к Петилии, что в инспекции 1  Икира, всё ещё в пределах департамента Уила; они запланировали операцию в одной деревне, Ла Бодеге. «Чарро» вышел с разведкой в поисках других контактов, я же остался ждать его с другими людьми, и нам пришли печальные новости о том, что они подверглись нападению войск, погиб его брат, и с перепуга люди побросали свою амуницию. В ходе нашей операции в Ла Бодеге 25 консерваторов распрощались с жизнью, мы собрали там кое-какое оружие, так себе, плохонькое, но зато запаслись многими полезными вещами…». Два дня спустя, Мануэль и «Чарро» снова смогли по-братски обняться, встретившись на дороге; отдых они использовали для того, чтобы наметить путь к реке Негро, на границе между Каукой и Уилой. Они разведали местность, поговорили со многими крестьянами и проследовали бесконечными извивами берегов реки Негро, реки, которую невозможно пересечь зимой; они прошли через муниципалитет Бельалькасар, и на этом пути без серьёзных происшествий они услышали рассказы выживших, голос, который остаётся в памяти человека, усевших в круг, они услышали историю этих людей, преследовавшихся консерваторами-латифундистами, полицией и монсеньором Вальехо, историю коренных жителей этих мест, прозванных «людьми 28 ноября», поскольку в этот день народ восстал против нескончаемого произвола сеньора алькальда, который управлял, как хотел, и убивал, кого хотел, народ решил отомстить прямым действием, неожиданно напал на Бельалькасар, расстрелял в течение нескольких минут полицейских, поставив их спиной к глиняной стене, окрашенной в белый цвет; расстрелял с накопившейся злобой многих «птиц», приказав им построиться последний раз в их жизни; и в эйфории, после того, как многие увидели, как, медленно истекая кровью, их враги встретили свою смерть, из-за неверного руководства восстанием, люди решили выпить, чтобы отметить свою победу, и всё это привело к грандиозной коллективной попойке, когда уже в беспамятстве валились на землю, и когда пришла армия, она воспользовалась этим весельем, утонувшим в алкоголе, и начала с методической меткостью уничтожать неподвижных людей, которые не отдавали себе отчёта в происходящем, а тех, кто мог бежать, преследовали до тех пор, пока не уничтожали в том месте, где их настигали, и той ночью Мануэль, «Чарро» и их партизаны, усевшись в круг, слушали память выживших, голос, который поведал им историю «людей 28 ноября», поскольку те события случились 28 ноября 1950 г.

«Мы разделились на 3 группы, одна – под командованием «Чарро», другая – под командованием Антонио, третья – под моим командованием, и мы потратили 2 месяца, вполне достаточно времени, учитывая наш опыт, на сближение с местным населением. Вывод был ясным, мы должны оставаться в этой зоне для того, чтобы продолжить организацию людей и подготовить несколько акций военного типа. Местное население хотело, чтобы мы использовали его месть, накопленную за столькие годы репрессий и преследований. Мы начали собирать информацию о передвижении войск и полиции…». Ко времени возвращения 2 групп в лагерь, правительство уже имело известия о существования отряда. Лагерь был открыт глазам местного населения, но также и глазам врага. Военные установили армейский пост в одном из имений на реке Негро с целью закрепиться на этой территории, и не прошло и недели, как они совершили нападение, в результате которого погибло 2 партизана. «В ходе этих постоянных операций армии, мы успешно отвечали, мы не были для них лёгкой добычей, чтобы хватать нас, как дураков голыми руками, несмотря на то, что мы не господствовали над местностью. Мы подтверждали свой авторитет партизанского движения, которое сражается, прежде всего, перед лицом местного преследуемого населения, которое ещё сомневалось, и это понятно, в нашей способности сражаться. Две новые операции в коррехимьенто 2  Ла Бодега, и затем по решению руководства мы направились в Риочикито, в его высокую часть, для организации лагеря. Так мы заканчивали 1953 г. По крайней мере, мы уже немного освоили эти горы и леса, и уже могли серьёзно вести речь с кем угодно, и с товарищами, которые нас сопровождали…».

Колдуны Риочикито, люди неизмеряемого обычными годами возраста, с лабиринтным взглядом узких пещер глаз, с длинными волосами, свалявшимися и никогда незнавшими расчёски, с влажными руками, словно из жабьей кожи, заклинали дороги, чтобы предотвратить проникновение влияния Маруланды, «Чарро» и партизан. Они устраивали тайные сборища при призрачном свете луны; их молитвы казались завыванием плачущего ветра, тягучие звуки их искажённых губ; они курили свой табак, призывая духов предков, которые обитали в их памяти, в письменах, которые разворачивали летучие фигуры, нарисованные дымом в воздухе, фигуры людей чужих, вооружённых, расплывчатые фигуры, на которые они пытались воздействовать пением, переходящим в шёпот, который рассеивался в глубинах сельвы и возвращался усмирённый в их уста. «Часто было так, что на какой-нибудь дороге, проходя по какому-нибудь пастбищу, переправляясь через какую-нибудь речку, мы встречали воткнутые в землю в виде креста палки, сосуды из тыквы, наполненные жёваной кокой, уже окаменевшими муравьями и табачными окурками, лианы, недавно развешанные на ветвях деревьев, в виде петли, и запах, в котором смешивался пот человека и животного, прелых истолчённых листьев и помёт летучих мышей, запах, от которого ты не мог ни очистить своё тело, ни отмыть, хотя и мылся по сто раз на дню, так они своим колдовством хотели воспрепятствовать, чтобы население узнало наших людей гор» - вспоминает Хайме Гуаракас. Колдуны были влиятельными людьми, врачевателя болезней тела и души; властителями, как они полагали, дум обитателей этих мест, хотя сами они находились под влиянием латифундистов и монсеньора Вальехо, они не желали соперничества со стороны пришлых людей. «Но, разговаривая и, буквально, проскальзывая с мылом в душу, что производит верное слово, нам удалось закрепиться в их сознании вплоть до завоевания на свою сторону», - вспоминает Маруланда.

Есть небольшая речка, которую называют Риочикито, и потому весь тот район также именуется Риочикито. Там партизаны встретили одного крестьянина по имени Мигель Мадрид, белокурого торговца кукурузой с маленькими глазками, он жил один без постоянной жены на ранчо, человек, которого любили все; он был личностью, которая помогла им с самого начала установить влияние партизан. Это был первый контакт, который породил связи с преследуемыми индейцами и их доверие, что потом позволило организовать разведку в районе реки Симболы, вверх до Бельалькасара, путь, который привёл их к заснеженному высокогорью Уилы. Это был человек, который помог им сократить многие расстояния.

Шло пополнение рядов новым личным составом; уже было 30 человек, все – индейцы, жители Риочикито, которые после многих перипетий пришли к партизанам, закрепившихся в горах. «Мы начали с ними обучение; политическое – с «Чарро», военное – со мной. Длительная работа по разъяснению, сначала нужно было, чтобы они выучили язык, мы их учили испанскому языку с целью вовлечения их в борьбу, политизации и создания мотивации; с 4 часов утра – все на построение, бег, гимнастика. Обучение приёмам владения оружием; открытый строй, закрытый строй, переходы в ходе дневных и ночных маршей. Антонио и Исайас осуществляли рекрутирование; потери в людях мы возмещали другими людьми. Но однажды враг определил наше месторасположение из-за ошибок вербовщиков. Дело в том, что прощались с новыми бойцами в своих зонах, прощались от души, очень празднично, наши из-за переполнявших их эмоций стали палить в воздух; кроме того, у некоторых сложились любовные отношения с некоторыми местными женщинами. В общем, пришлось применять меры дисциплинарного воздействия…, но также, таким образом, мы защищались от происков врага…».

Армия развернула операцию, бросив в наступление 1500 человек в Тьеррадентро, используя три пути для своего вторжения: Пакарни, реку Негро и Бельалькасар, произведя широкий охват местности с целью встречи всех сил в Риочикито. Они прошли через Эль Пальмар, Эль Райсеро, Натагу, Сан Луис, Итайбе и Петулию, они сражались «с нами в течение почти месяца без перерыва, мы приготовили им ряд сюрпризов, они попадали в засады; мы не позволяли им спокойно спать, мы ударяли по ним, чтобы сразу же скрыться, и в горах, в кустарниках мы поджидали их, чтобы неожиданно обстрелять, мы следовали за ними по пятам и по их же тропам, у них, уставших, мы появлялись за спиной и уничтожали их; мы жили, приклеившись к ним, мы превратились в их собственную тень, которая при малейшей неосторожности стреляла в них». То, что было задумано, не вышло у них в точности, но, в итоге, они всё же справились с задачей. Правда, единственное, что им, изголодавшимся, удалось оккупировать – это посевы, которые они увидели на своём пути, их посетила страшная болезнь острых и огромных зубов, голодных желудков с огромным раскрытым ртом; они разоряли местное населению, и, закончив всё бомбардировкой с помощью миномётов и авиации, снова вернулись в Риочикито, чтобы затем уйти оттуда, оставив после себя в этой зоне, на реке Негро, в Пакарни, в Итайбе, в Керендо и Сан-Луисе посты. «Мы сражались с войсками, оставленными на постах по 4 раза на дню, несколько минут – сражение, час – три стычки, утром – столкновение, на исходе вечера – перестрелка, ночью – 1-2 выстрела для того, чтобы они не могли спокойно спать, чтобы пережили ночной кошмар. Нервные солдаты, солдаты в карауле, видя, якобы, людей, двигавшихся в их воображении, слыша звуки, которые производили, якобы, люди; шум, производимый горными животными, устраивали грандиозную пальбу, и, словно хлеб насущный каждого дня, наши перестрелки говорили им о том, что мы здесь, что мы ещё живы. Это была тактика истощения, а не тактика занятия определённых позиций…».

Плотный контроль со стороны постов стал для местных жителей причиной экономических трудностей, поскольку, в большинстве своём, местное гражданское население не было способно оказывать сопротивление; неизбежно тяжесть всех этих трудностей ложилась на плечи простых людей. Гражданскому населению не оставалось ничего иного, как уходить к партизанам, чтобы сохранить свою жизнь, иной возможности не было. Партизаны не могли оставаться бесстрастными перед лицом этого исхода, и хотя скопление народа сильно вредило их собственной мобильности, они должны были принимать их, оказывать всяческую помощь, защищать их; партизаны и население были одними и теми же глазами, теми же чувствами, единые в своей судьбе. «Мы остались без масс на периферии, местные жители бежали; гражданское население, которое было с нами в отрядах, ничего не производило по причине постоянных перемещений; невозможно было торговать с посёлками из-за контроля со стороны армии, снова на нас надвинулась блокада, мир свернулся до размера круга ближайших деревьев, окружённого зарослями кустарника, словно круг из шипов; нет ничего, что не было бы уже знакомо глазу, всё тот же запах, который въелся в одежду, которая словно превращается во вторую кожу, всегда те же расстояния, пейзаж, помещенный в бутылку, всё те же слова о всё том же». Тогда они организовали трудовой фронт с тем личным составом, который не был приспособлен к строевой службе, решение, которое требовало долгого времени для достижения первых результатов: кукуруза – 6 месяцев, сахарный тростник – год, столько же – юкка и бананы. «Кризис заставил нас произвести первые реквизиции скота, и, что было вполне логичным, мы выбрали для этого регионы консерваторов, социальную базу поддержки режима. Понятно, что реквизиции скота имеют свои сложности: необходимо переговорить с специально отобранным личным составом, наметить поместье, в котором будет произведена экспроприация, наметить планы, не забывая деталей для того, чтобы позаботиться о дороге для скота, и быть готовым к перенесению преследования авиации, которая с воздуха засекает стадо, обычно движущееся безучастно и неторопливо, а тебе надо торопиться на марше, погоняя хлыстом скот, а сзади группа арьергарда отслеживает передвижения врага, который идёт преследуя тебя: войска и хозяева поместья в компании с полицейскими и вооружёнными гражданскими…. Но необходимо было как-то удовлетворять голод населения, хотя для его насыщения приходилось много стрелять. И поскольку не было орудий труда для развития сельского хозяйства в лагерях, поскольку не было денег, чтобы купить их в посёлках, и поскольку никто не мог легально выйти, чтобы выполнить это поручение, то поэтому в любом районе, который мы, пусть временно, занимали, мы забирали все орудия труда и деньги…».

Лейтенант Антонио, человек добрый, который год назад говорил Хайме Гуаракасу о трёх Кордильерах, отправился легальным путём с целью попробовать поискать контактов с Партией, неважно, сколько времени на это потребуется, и вернуться с хорошими новостями. «Мы хорошо знали Антонио, мы верили в то, что однажды он снова вернётся к нам. Дело в том, что до марта 1954 г. мы предприняли четыре безуспешных попытки установления контактов с Партией. Мы ничего не знали ни о «Листере», ни об остальных товарищах из политического руководства Эль Дависа…. Они потерялись, как, впрочем, потерялись и мы. Прошло почти два года, а у нас не было никакой возможности поговорить с ними о политических вопросах. Для нас это означало жизнь в полнейшей дезориентации относительно проблем страны, мы были помещены в подземелье мысли. Долгий год, во время которого нам редко пробивался свет того, что происходило за пределами гор». В отряде из Риочикито уже существовало 10 партячеек, но не было материалов для изучения; был только 1 экземпляр уставов, брошюра «Новая демократия» 3  и маленькая книжечка по философии. Около Бельалькасара обнаружили одного из прежнего руководителя Эль Дависа, «Качу де Пало», который не имел известий от Партии, жил нелегально, но в своё удовольствие, поскольку у него было удостоверение личности, которое позволяло ему свободно ходить по посёлкам. Никто не знал о его прошлом. С его помощью партизаны раздобыли несколько книг, которые они, конечно же, тайно, хранили на чердаке его ранчо, завёрнутые в газету, но вскоре, раскрывая их, чтобы почитать, они увидели, что из этих книг стали вываливаться страницы из-за сырости, пропадать буквы на страницах. «Антонио со своими новостями потерялся. Позже мы узнали, что, вроде, его жизнь закончилась в руках врага; человек храбрый, хороший исполнитель указаний руководства; спокойный и хладнокровный в бою…». Маруланда отправился на разведку по одной из дорог на Толиму, собирая по пути деньги и превращая их в боеприпасы, и из информации местного населения он узнал о том, что для «чистых либералов» абсолютно всё имеет облик ужасного коммуниста. «Коммунизм превратился для них в суть их борьбы, в призрак, который вызывал панику, не оставлял их в покое…».

Партизаны провели ещё одну реквизицию скота, и правительственные войска, которые шли по их следу, при переходе через реку Негро потеряли 3 солдат. Среда, 11 ч. утра, была избрана днём для того, чтобы подождать армейский патруль, который курсировал по дороге из Ла Пальмы; партизаны использовали несколько бомб, которые не взорвались при бомбардировках, и их снарядили заново. Погибло много солдат, и только по неопытности партизаны не смоги забрать всё оружие. Они атаковали пост Эль Райсеро, с 80 человеками, операция началась в 9 ч. утра и продолжалась до 6 ч. вечера, партизаны упустили возможность захватить этот пост из-за ошибок на завершающем этапе. Было уничтожено 30 солдат, что заставило армию позже ликвидировать этот пост.

«Вооружённые группы разведки направились к Толиме и Уиле, мне выпала дорога Маркеталия – Гаитания; меня сопровождал мой брат и 15 человек для восстановления утерянных контактов с населением и продажи оставшихся мулов, чтобы затем купить боеприпасы. В Толиме продажа мулов была хитрой, как если кто продаёт золото по низкой цене, а покупка боеприпасов, как если кто покупал хлеб в лавке по высокой цене. Мулы и боеприпасы были вещами очень востребованными. Друзья партизанского движения продвигали сделки с торговцами боеприпасами и мулами. Сейчас друзья партизан были более воодушевлёнными, антикоммунизм либералов стал давать сбой, они были вынуждены противостоять военному правительству, снова они почувствовали на своей шкуре гонения властей. Им пришлось на некоторое время забыть о нас под давлением обстоятельств. По окончании очередного перехода, я послал в Кауку часть личного состава, который сопровождал меня, с партией боеприпасов и небольшой суммой денег, и терпеливо начал восстановление политической работы, утерянной с крушением Эль Дависа. Теперь массы либералов смотрели на нас иначе, не прятали своих глаз. Процесс умиротворения стал рушиться, как дерево, которое и так едва стояло, под ударом своей несостоятельности; военное правительство больше не говорило о мире; его языком стала война, они хотели военных решений, его обещания исчезли, словно провал в треснувшей земле. Собрания в Сан-Хорхе, около Гаитании, в Ла Флоресте, на реке Кларо, в Эль Сокорро, между Планадасом и Гаитанией, расширяли в новых благоприятных условиях влияние партизанского движения на 3 департамента. Текущие события подтверждали нашу правоту, наше решение не демобилизовываться оказалось правильным, не сдавать людей и оружие, не демобилизовываться и в наших идеях…». Маруланда получил известия, которые указывали на сближение других слоёв общества с партизанами-коммунистами; сообщали о передвижениях войск, стал чуть яснее и вопрос о деятельности и ситуации у «чистых либералов». «Мы защищали тезис о необходимости широкого фронта, который боролся бы против военной диктатуры, точно так же, как нам необходимо было раздобыть достаточно денег и развивать контакты с коммерсантами в посёлках. Коммерсанты были людьми необходимыми. Коммерция питалась торговлей скотом и вьючными животными. Снова возродились демократические фронты: в Ла Суисе - 35 человек, в Сан-Хорхе – около 45 человек, в Эль Саладо, вместе с людьми из Эль Сокорро, в таком фронте участвовало около 100 человек. Так начиналось восстановление Партии на юге Толимы, после года нашего отсутствия там. Это было восстановление того, что было нашей территорией, о которой мы никогда не забывали…».

Маруланда и его люди направились к Уиле, провели там новые собрания в Санта-Росе, в Чапинеро, Лаурелесе и Айпесито, и пришли к выводу о том, что надо устанавливать контакты с новыми слоями населения, которые находятся в конфронтации с диктатурой, усиливать контроль в своих зонах, чтобы избегать краж, злоупотреблений и угона скота, чему потакали «чистые либералы»; начать уничтожение шпиков и «птиц» в регионах, затронутых их преступной деятельностью; подтолкнуть процесс рекрутирования молодёжи, чтобы они вступали в ряды партизан; поддерживать связь с массовыми организациями через специально на то поставленного товарища; создать подпольные информационные связи среди местного населения и партизан, чтобы знать о передвижениях войск; собрание демократических фронтов проходило каждые 15 дней или каждый месяц.

К Маруланде прибыл курьер из Кауки, и он с удивлением читал корреспонденцию: требовали его срочного возвращения в Кауку, ему сообщали, что отряд Риочикито испытывает сильное давление со стороны армии, которая проводит военную операцию в муниципалитете Бельалькасар; что моральное состояние местного населения слабеет вследствие трудностей экономической блокады; сообщают о многих убитых среди партизан, и, среди них, два командира. Операция проводится с воздуха и по земле, в ней участвуют совместно войска и «птицы»-консерваторы. Маруланда организовал возвращение назад и по дороге его ожидал ещё один сюрприз, на этот раз приятный: «Чарро» и Хильберто с 15 человеками. Они рассказали ему о том, что есть 10 погибших среди мужчин и женщин, которые умерли в результате бомбардировок; они рассказали ему о том, что руководство испытывает большие трудности, но ситуация начала выправляться с прибытием Сиро Трухильо, Антонио и «Патаса» из Вильярики, которые сумели совершить опасный переход по территориям, где господствовали консерваторы и «чистые либералы». «Вернулся Антонио! Человек, которого мы уже похоронили с такой болью в сердце». Он рассказал, что ему удалось установить контакт с Партией в Вильярике, она потом организовала его возвращение с «Патасом», но в Нейве они были арестованы в и их сразу же отправили в концентрационный лагерь Кундай. В заключении они провели год. Оказавшись на свободе, они с Сиро решили направиться в Риочикито. «Уже в Кауке мы с «Чарро» согласились включить Сиро и Антонио в состав руководства…».

Партизаны увеличили свои ряды и усилили своё влияние в Бельалькасаре, Талаге, Каэтандо, Мосоко; индейцы снова становились строевыми партизанами. В условиях передышки, уже без отягчающих жизнь экономических проблем, партизаны запланировали несколько ударов большого военного значения. «Шёл уже 1955 г., и кризис из-за изоляции от Партии прошёл; в общей сложности у нас было 130 людей, из которых половина была предназначена для разведывательных выходов. Первая цель – Мосоко: мы захватили этот небольшой посёлок, забрали у полиции 3 винтовки, 2 револьвера, разжились немного одеждой, но, при этом, потеряли 3 товарищей.

Поскольку в этих местах существовали массовые организации, репрессии не заставили себя долго ждать. Точнее сказать, реакция, и удар был направлен против лучших кадров; одни товарищи, несмотря на погибших, сопротивлялись, другие разбежались. Но мы, конечно же, понимали, что невозможно сохранить массовую организацию, в условиях массового насилия…». Во время другой операции, около Итайбе, 60 партизан неожиданно столкнулись с полицией, которая патрулировала по дороге, обе стороны открыли беглый огонь и «их неожиданное появление совпало с нашим неожиданным появлением, и мы устроили им хороший разгром; однако, войдя в деревушку, ничего стоящего мы там не обнаружили. На обратном пути мы реквизировали часть стада из 70 голов скота в одном из районов проживания консерваторов; один капитан стал нас преследовать и за 4 дня сражений потерял 3 своих солдат, этого для него оказалось достаточно, и они бежали от нас, воспользовавшись темнотой, бросая в ходе этого бегства боеприпасы, мулов и кухонную утварь». «Чарро» снарядил команду, чтобы направиться к Вильярике с целью установить там контакт с руководством Партии и привлечь в свои ряды кое-кого из прежних партизан Эль Дависа. Его сопровождали «Патас» и 20 человек. Они вышли утром. «Тем временем, мы, фактически, устроили перемирие в военном плане для того, чтобы облегчить организацию масс в 3 департаментах, это открыло нам возможности снабжения. Проблемы разрешались, но появлялись другие, постепенно разрастающиеся, и среди них – антикоммунизм либералов юга Толимы. Они с иллюзией и претензией пытались воспрепятствовать нашему влиянию в Толиме и Уиле. Мы сказали себе, трезво проанализировав ситуацию: нам надо усиливаться, мы ещё слабы по сравнению с их силой, в вооружении, в личном составе и пр. Но на данном этапе мы должны сосуществовать с ними, терпение и спокойная выдержка, избегать любой ненужной стычки; нападать на них только идеологически, демонстрировать наше видение политических вопросов, постоянно вытеснять их из их зон, вбивая в них, как клин, наши идеи. И потому мы прекратили сражения на этих территориях, извлекая на свет словесные аргументы, накопленные нами за 3 года конфронтации с ними…». Чувствовалась большая усталость среди местных либералов из-за постоянных реквизиций со стороны «чистых», что затрагивало и их собственные зоны влияния. Каждое противоречие в их позиции использовалось коммунистами. В каждую щель, которую создавали либералы своими неуклюжими действиями, в каждую такую щель проникало влияние коммунистов. «По мере роста влияния, конечно, росло количество наших очков в сложном процессе появления новых возможностей, мы добивались уважения со стороны наших людей и наших партизан. Мы стали говорить либералам, без всякого чувства превосходства, что, знаете, лучше не ходите по нашим зонам, если хотите избежать серьёзных проблем…». Либералы столь погрязли в своих внутренних конфликтах, что не осмеливались отвечать с той наглостью, которая обычно их характеризовала. «Они сказали, – вынуждено, сквозь зубы! – что они не были заинтересованы в стычках с нами. Ложь! Ты ведь уже познал их оружие на собственной шкуре, ты уже знал каждый грязный шаг их поступи. Они просто не хотели оказаться в изоляции. Они оправдывались, говоря, что они хотели ценой каких угодно человеческих жертв очистить свои ряды от посторонних идей и влияний. Создавалось впечатление, что они ходили, всё время окропляя свои головы святой водой, дабы отпугнуть привидения, которых олицетворяли мы…». Планы реализовывались на территории всех 3 департаментов. Маруланда считал, что «у нас появился хороший шанс после неудачи в Эль Дависе…».

«Чарро», после того, как сбросил со своих плеч вещмешок, попросил чашку подслащенной воды, сел на ствол дерева, вытянул ноги и рассказал Маруланде о том, что в ходе своего похода он создал сеть контактов с Партией в Ибаге через посредство организаций в Натагайме; он сказал ему, что, по взаимному соглашению, группа партизан, руководимая двумя из них, осталась под руководством регионального комитета Партии в Натагайме – «эти двое вошли в состав местного руководства» - однако так, чтобы могли действовать свободно, как это делали партизаны в 3 департаментах. «И тогда мы решили созвать собрание со всеми партизанскими группами из 3 департаментов; мы написали приглашения, разослали повестку и попросили об участии региональный комитет Партии. Это конференция была проведена в самый разгар развития партизанского движения на его второй фазе; в городах Партия находилась в подполье, многие люди подвергались преследованиям со стороны диктатуры Рохаса Пинильи. Из центра делегат не прибыл по причине большой отдалённости; вместо этого прибыл делегат от регионального комитета Партии, и каждая ячейка, всего их было 23, послала своих представителей, ещё были другие члены регионального комитета, нас было трое в этой зоне. Собрание прошло под знаком серьёзной критики, невзирая ни на какие лица, за совершённые ошибки. Мы вскрывали ошибки для того, чтобы выяснить, почему мы их совершили. К нам вернулась ностальгия по потерянному в Эль Дависе; то забытое, которое не забывается, забытое, которое просто так не похоронить. Мы вскрыли истину, истину, выношенную за эти три года: мы потеряли горы, Эль Давис, окружённый водами рек Анамичу и Камбрин, но, с другой стороны, мы обрели две новые горные местности, Риочикито и Маркеталию, расположенные на стыке 3 департаментов. Это было первое собрание после поспешного оставления Эль Дависа, мы уже были консолидированы как партизанское движение и обрели большое влияние на значительные массы населения; 170 вооружённых человек, планы военных операций в оперативных зонах, и весьма вдохновляющие возможные перспективы. Пришли к выводу о том, что Риочикито будет главным лагерем и будет ещё два лагеря: Маркеталия и Симбола. Руководству было дано название Региональный Подкомитет юга Толимы…». Руководство было сформировано из «Чарро», Мануэля Маруланды, Сиро Трухильо, Хайро, Антонио Сааведры, Лаурентино Пердомо, Исайаса Пардо, Хесуса Антонио Марина, Дарио и других. Было решено расширить пропагандистскую работу в 3 департаментах; провести 2 спецкурса по подготовке партизан с дальнейшей перспективой воспитания их в качестве командиров; провести открытую работу в отрядах и извлечь из подполья Партию в рядах самих партизан; развивать сельское хозяйство, добывать боеприпасы, расширять организационную работу в женских и молодёжных комитетах, и отныне начинать все военные операции с должной скрупулёзной подготовки. За Маркеталию ответственность была возложена на «Чёрного Чарро»; именно он и поменял название этого региона, известного прежде, как Тамаро, и в память о Маркеталии в Кальдасе, он и назвал его Маркеталией; для Симболы был назначен Лаурентино Пердомо из-за своих родственных связей среди местных индейцев; В Риочикито остались ответственными Маруланда, Сиро Трухильо, Сааведра и Хайро. Сразу же была созвана партизанская конференция, которая продлилась 15 дней и, среди прочего, решили с производством в следующие звания: «Чарро» стал старшим лейтенантом, Мануэль Маруланда – младшим лейтенантом, Сиро – младшим лейтенантом; Хайро – старшим сержантом; Сааведра – младшим сержантом; Хесус Марин – старшим сержантом; Исайас Пардо – младшим сержантом; Дарио – старшим капралом; «Тула» - старшим капралом; Рафико – младшим капралом.

Согласно обнадёживающей информации из индейских регионов, был создан отряд в Морасе, регионе, где существовало 20 массовых организаций демократического фронта, группа самообороны, женские, молодёжные и пионерские комитеты. Сааведра и Антонио были назначены в качестве их руководителей, и они, кипя оптимизмом и под давлением энтузиазма местного населения, которое их поддерживало, не подумав трезво и не взвесив всех последствий, начали легкомысленную серию военных операций. Правительственные войска, воспользовались этой спонтанностью, постепенно и методично уничтожили это движение; массы были подавлены силой, было много убитых, изнасилованных женщин, сожжённых домов; крестьянских вожаков сгноили в тюрьмах, посевы вытоптали солдаты, опьянённые жаждой победы. Сааведра и Антонио, имея под своим началом 35 человек, храбро сопротивлялись в течение 10 месяцев, пока длился этот натиск, сражаясь также с трудностями тяжёлого климата, полной нехваткой самых необходимых вещей и скудостью экономических ресурсов; в итоге, довольно широкий сектор местного населения закончил тем, что отверг партизанское движение, не выдержав силы этого натиска. «Это был суровый и обошедшийся большой ценой опыт там, на нагорье Морас…. Не было ни должной разведки, ни возможности манёвра, не было возможности перехитрить врага, что и привело к большим потерям. Были совершены ошибки, думали, что можно просто поиграть в войну и не испытать последствий этого. При этом было угроблено всё – вся та кропотливая работа, которую мы проделали, чтобы закрепиться на нагорье Морас…. Поспешность всегда заканчивается тем, что теряешь всё разом, а расхлёбывать потом приходится долго…».

А «чистые либералы» продолжали угнетать местное население, которое поддерживало партизан-коммунистов, угоняя коров и мулов, и, иногда, по ночам, убивая кого-нибудь из крестьянин. Они всё лелеяли надежду навсегда покончить с коммунизмом на юге Толимы; «политика, которую мы окрестили, как «война коров и мулов», конечно же, поддержанная правительственными кругами. Они просто не выдерживали искушения, видя какую-нибудь корову не на привязи, спокойно пасущуюся на травке, или углядев бредущего без поклажи мула, чтобы ни прибрать к рукам и мулов, и коров. Мы призвали население к бдительности, рассказывали о бесчинствах либералов; мы предприняли меры безопасности для того, чтобы заставить уважать наши партизанские организации. Во втором публичном воззвании, распечатанном в листовках, мы категорически потребовали, чтобы «чистые» не появлялись в определённых районах. При чтении этих листовок, они с издевательски кривлялись, демонстрировали желание сражаться с коммунистами; они заявили, что одним ударом покончат с нами, так, как они это проделали в Эль Дависе…». И случилось то, что было вполне ожидаемо – вооружённое столкновение в муниципалитете Айпе, когда либералы проводили там реквизицию 150 голов крупного рогатого скота, ограбив местную крестьянскую организацию. «Вот после этой нашей акции мы окончательно добились поддержки местного населения. У либералов было больше оружия и бойцов, но они были менее дисциплинированны, без чёткой программы военно-политической деятельности; боящимися смерти. Это сражение породило у них большое возмущение, они даже сравнили нас с «гóдами». Мы ведь нанесли серьёзный удар по их самолюбию. Война становится войной вдвойне, когда она ведётся и в политической, и военной области. Параллельно продолжалась наша конфронтация с армией и «птицами», и с каждым сражениям мы завоёвывали всё бóльшую симпатию масс в 3 департаментах…».

В середине 1956 г. была проведена партизанская конференция в Маркеталии, которая тщательным образом проанализировала ситуацию, созданную действиями «чистых либералов», репрессиями военного правительства и острым экономическим кризисом, который имел место в лагерях, и в этом анализе выкристаллизовалась новая военно-политическая линия, которая исходила из перспективы развития нашего вооружённого движения. Был избран новый состав Штаба, который теперь состоял из 13 членов: «Чарро», Маруланда, Сиро Трухильо, Хильберто, Сааведра, Лаурентино Пердомо, Хесус Марин, Рохелио Диас, Исайас Пардо, «Тула», «Колтехер» и другие. Этим 13 членам Штаба были присвоены звания на один ранг выше тех, которые они получили на общем собрании в Риочикито. «Чарро» остался в качестве политического руководителя, Маруланда – военного, Хильберто отвечал за финансы, Сиро – ответственный за пропаганду; «Колтехер» - за экономику; Хайро – за оружие; Хесус Марин – за оружейные мастерские; Исайас Пардо – за лошадей; Лаурентино – за медицинскую службу. Было сказано о наращивании вооружённой борьбы в 3 департаментах; завоевании на свою сторону торговцев в посёлках, особенно в Планадасе, Гаитании, Праге, Айпе, Нейве; поддержка на должном уровне караульной службы для предупреждения провокаций со стороны «чистых либералов»; изоляции от них дружественных нам зон. Это вовсе не означало, что мы собираемся позволять им спокойно убивать нас, ни в коем случае. Идея заключалась в том, чтобы отвечать им, но только в подходящий момент. Мы настаивали на расширении процесса рекрутирования юношей данного регионе; речь шла о пропаганде, одной из наиболее важной для нас тем; речь шла о наращивании производства в сельском хозяйстве, но уже в условиях, отличных от тех, которые были в Эль Дависе; самое главное, - это передать землю крестьянам для того, чтобы они производили и материально поддерживали партизанское движение. Было решено собирать подписи в зонах своего влияния в защиту мира во всём мире; мы говорили об усилении процесса организации женских и молодёжных комитетов; было сказано о том, что необходимо расширять борьбу масс против диктатуры Рохаса…».

Партизаны атаковали консерваторов Касаверде; они атаковали консерваторов Санта-Марии, реквизировали 150 голов скота, нанесли им большие потери в живой силе в качестве ответа на карательные акции против либералов Эль Седро. Активизировалась военная деятельность и в окрестностях Гаитании, Планадаса и Праги, было захвачено 4 винтовки М-1 и уничтожено несколько солдат. В Ла Хулии партизаны захватили 3 винтовки и нанесли потери в живой силе; в Айпесито – новая атака и вновь с благоприятным результатом в виде 3 захваченных винтовок; в Гаитании «4 солдата перешли на нашу сторону с оружием и снаряжением; борьба распространялась по всему югу Толимы. Правительство получало серьёзные удары». Населению не препятствовали платить государственные налоги, но, в итоге, эти налоги оказывались в руках партизан. Постоянные военные акции; не было такой семьи, которая не имела бы сына в партизанах, кто - у коммунистов, кто – у либералов.

Сентябрь 1956 г. оказался чёрным месяцем для политики реквизиций либералов. Они уже стали причинять ущерб даже тем, кто сотрудничал с ними; командиры без зазрения совести захватывали то, что добывали их же люди в ходе военных операций; рядовым бойцам они оставляли малоценное, остатки военных трофеев; политика «войны коров и мулов» провалилась. Конокрадство превратилось в истинную суть партизанского движения либералов, вылилось в личные амбиции их командиров; кто больше нахапает, кто больше прикарманит, кто больше устроит террора в своих владениях, и, вполне логично, что эта ситуация очень сильно затрагивала интересы местных крестьян. Несмотря на преследования, которые осуществляло правительство против них, «либералы продолжали с ещё большей яростью свою политику антикоммунизма не только против нас, но и против тех, кто имел смелость критиковать их деятельность». Того, кто осмеливался быть несогласным с грабежом и реквизициями, объявляли, разумеется, коммунистом, такого следовало уничтожить, чтобы не дать поселиться сомнениям в душах других людей. Был неписанный закон, который стал нарушаться в своей основе старыми партизанами-либералами. Справедливая защита идеалов превратилась в жажду обогащения и личной наживы. Деформировалась, обесценилась основа, и это привело на новом этапе к другим искажённым результатам. «Отдавая себе отчёт в том, что борьба против нас уже не является столь лёгкой, прошли уже те времена, когда можно было просто схватить жертву и положить её себе в рот, они решили напасть на организации самообороны Партии в Натагайме и других регионах, отдалённых от наших баз. Это стало началом массовых убийств коммунистов в таких регионах, как Койайма, Натагайма и Атако. Они хотели уничтожить Партию и её массовые организации. Мы оказывали им тыловую поддержку, а также людьми; мы отвечали на действия либералов своими действиями; война, другая война между партизанами, в итоге, они потеряли более 40 человек, мы прогнали их, и Партия вновь укрепилась. Тот отряд либералов, который бежал оттуда, находился под командованием некоего Сильвестре Бермудеса, известного, как «Медиа Вида», позже он был публично выдан «Марьячи», своим бывшим товарищем, и убит сержантом полиции при неясных обстоятельствах в 1960 г….».

На другой партизанской конференции присутствовали делегаты от партизанских фронтов, которые действовали в 3 департаментах, присутствовали делегаты от партийных ячеек и массовых организаций этой зоны и периферии, присутствовали специальные приглашённые от женских и молодёжных комитетов, а также прибыл член ЦК. Это была представительная конференция; дискуссия по докладам и итогам прошла в обстановке самой широкой демократии. Партия вышла из подполья в партизанских отрядах. Было сказано о дальнейшем расширении борьбы против правительственной политики огня и меча; о борьбе за демократические свободы и ликвидацию осадного положения; о борьбе за требования крестьян, особенно за право на землю; о борьбе за национализацию национальных богатств, которые находятся в руках иностранных компаний. Говорилось об организации народа, о росте рядов Партии, о проведении образовательных курсов для членов руководства, рядовых бойцов и членов низовых организаций; говорилось о том, чтобы сделать пропаганду более наступательной и прямой, чтобы она доходила до сознания населения, командование вновь было повышено в званиях, что должно было получить одобрение со стороны большинства партизан, и зачитано на общих построениях в отрядах. «Чарро Негро» был повышен в звании до партизанского полковника; Мануэль Маруланда и Сиро Трухильо стали майорами; Хайро – капитаном; Хильберто – старшим лейтенантом; Рохелио, Лаурентино, Арболеда, Сааведра – младшими лейтенантами; «Тула», Дарио и «Майкита» - старшими сержантами. Обсудили проблемы, связанные с сельским хозяйством; было сказано, что надо улучшать приёмы обработки земли в зонах отрядов; «открылись новые перспективы в отношениях с либералами, всё зависело от них, понятно, что это не могло было быть быстрым процессом из-за сильной обиды, которую они чувствовали по отношению к коммунистам. В общем, обнадёживающий процесс, но не надо было подставлять спину, чтобы они смогли ударить. Мы пришли к выводу о необходимости создания Демократического Фронта Национального Освобождения, обратиться ко всем слоям общества, у которых были противоречия с системой, пусть даже в каких-то аспектах они могли и расходиться с коммунистами…».

«День за днём, непрерывно, постоянно держа связь друг с другом, мы окружали пост в Гаитании, и не позволяли никому туда ни войти, ни выйти, абсолютно никому из военных. Мы расположили цепи стрелков в засадах, которые мы организовали от Планадаса и выше на местности, очень благоприятной из-за своей обрывистости и закрытости от любопытных глаз. Вышестоящее армейское командование не посылало им подкреплений, по его действиям было похоже, что их просто бросили на произвол судьбы. Цепь стрелков не теряла бдительности, у нас не было стремления бросаться на штурм; цепь стрелков имела достаточно ресурсов в качестве резерва в случае продолжения засады неограниченное время. В один из дней той длительной осады наш пришло сообщение от одной из засад, что несколько гражданских лиц желали бы переговорить с нами; перепуганные, бледные, они передали предложение. Они сказали, что лейтенант и сержант этого поста хотели бы заключить с нами соглашение: мы не нападаем на их подразделения, а они обязуются не нападать на нас. Мы назначили им встречу для того, чтобы обсудить этот вопрос в месте, в котором заранее приняли все меры предосторожности, они пришли, полностью положившись на нас, не знаю, может быть, только внешне; весёлый, такой, лейтенант, часто моргающий, и сержант, уже взрослый и бородатый, при встрече они сказали нам, что это была лично их идея, они не спрашивали разрешения вышестоящего начальства. Без всякого недоверия мы поговорили довольно долго, они рассказали нам о многих вещах весьма откровенно. В итоге, мы договорились, - шаткое соглашение, держащееся на честном слове людей войны - что, якобы, как только они узнают о нашем присутствии, они немедленно выступят и пройдут со своими людьми до определённого места, мы же не будем нападать на их подразделения, и они будут имитировать исполнение своего долга, исполнение приказов вышестоящего начальства. Мы договорились, что если мы будем когда-либо проходить рядом с ними, ведя с собой реквизированный скот, то они обстреляют нас из пулемётов, но преследовать не будут, и когда, по какой-либо причине, им придётся идти в разведку, то они пересидят где-нибудь некоторое время, чтобы избежать случайной встречи с нами. Это были, своего рода, переговоры, которые мы провели с этими двумя, в форме довольно сердечной и учтивой. На следующий день мы убрали нашу цепь стрелков…».

Около Айпесито, департамент Уила, партизаны напали на патруль, захватили 4 винтовки 30-го калибра, увели с собой мулов, на которых военные транспортировали груз; на дороге они оставили много раненых и убитых, «с нашей стороны мы потеряли 1 товарища, а другой оказался тяжело раненым; в Ла Хулии – новое нападение на патруль, и мы добыли 3 винтовки 30-го калибра; с поста в Ла Хулии дезертировали 2 солдата с оружием и снаряжением и примкнули к нам, в Гаитании несколько офицеров продали нам боеприпасы, в которых мы нуждались…». В ответ на преступные акции консерваторов Касаверде, партизаны захватили небольшой посёлок под названием Чирилос; консерваторы из Атако совместно с полицией совершили чудовищное насилие в Монте Фрио и Пате, департамент Каука; в результате этой акции они оставили после себя более 50 убитых либералов, 5 детей и 7 женщин, сожгли их дома и угнали 300 голов скота. Партизаны, когда они узнали об этих событиях, двинулись им навстречу и вскоре прибыли в окрестности посёлка Атако; там произошло жестокое сражение, и консерваторы потеряли убитыми 15 человек. «Позже, по просьбе крестьян-либералов, мы атаковали Сан-Педро и Касаверде, местопребывание самых отчаянных консерваторов юга Толимы; они потеряли много людей и значительное количество оружия…». В Айпе, Палермо и около Нейвы новые разведгруппы партизан занялись поиском шпиков, которые оказывали помощь «птицам» и армии. Партизаны-коммунисты окончательно превратились в элемент постоянного присутствия, особенно в зонах либералов. «Мы стали иметь слово в решении почти каждой проблемы региона». Для местных либералов не существовало другого авторитета, чем авторитет партизан при разрешении повседневных проблем своей жизни. Либералы тоже сражались с армией и «птицами» Касаверде. Юг Толимы вновь заполыхал. «Правительство развернуло большое наступление против либералов Риобланко, Чапарраля, Эль Лимона и Ровира, и по тому характеру преследования наших отрядов, которое они предпринимали, мы поняли, что у них уже не хватает духа, чтобы сражаться с нами. Жалко, но было никакой возможностью приблизиться к ним, несмотря на наши усилия…».

Партизаны-коммунисты «Чарро» и Маруланды явно улучшили качество своего вооружения, оно было добыто в бою, куплено у гражданских торговцев оружием; партизаны, которые снова стали более наступательными в проведении операций, проходили большие расстояния, чтобы ударить по врагу; партизаны, которые теперь имели прочную поддержку населения в ходе своих перемещений; партизаны, которые в то же самое время теряли мобильность, поскольку давали в своих лагерях приют довольно большому количеству семей, бежавших от насилия. Партизаны и гражданское население не различались между собой в лагерях, вместе делили невзгоды, вместе переносили трудности, вместе питались надеждами.

Они, «Чарро» - индеец с загорелой кожей, Мануэль Маруланда - потомок колониста, успешно преодолели три Кордельеры, как об этом однажды сказал лейтенант Антонио молодому партизану Хайме Гуаракасу. Маруланда, глядя на даль, покрытую неподвижными облаками над вершинами Кордильеры, хотел вновь оживить воспоминания предшествующих годов, пропуская их через свои руки и рационализируя их в опыте. Привычка человека расчётливого и хладнокровного. Важность социальных событий он оценивает по их значению, когда может рационализировать их в опыт не только личный, но и в опыт, применимый к реальности. «Четыре года, за которые мы восстановили всё утерянное в Эль Дависе, мы снова восстановили всё, несмотря на большие трудности, и на чужой для нас земле. Борьба не может быть спором из-за какой-то маленькой территории. В Кауке мы вдохновлялись и питались иллюзией о том, что борьба против диктатуры нарастает не только на юге Толимы, но что уже вся страна пылает пламенем недовольства. По сообщениям радио ты мог уже предвидеть, ну, как наступление дождя утром, последние дни Рохаса Пинильи у власти. Мы чувствовали себя людьми, глубоко укоренившимися в этой земле…».

Примечания

1  Инспекция - одна из мелких административных единиц в Колумбии.

2  Коррехимьенто – административный и судебный округ, сначала в Испании, а с XVI в. – в испанских колониях в Америке (упразднён в XVIII в.). Возглавлялись коррехидорами, создавались в районах с преобладанием индейчского населения. По традиции остались в качестве административных единиц в некторых странах Латинсукой Америки, в том числе и Колумбии.

3  Возможно, имеется в виду работа Мао Цзэдуна «О новой демократии», написанная им в январе 1940 г.