В 1989 г. мы с Аллином Коттреллом написали книгу о социализме, которая была опубликована тремя годами позже под названием «К новому социализму». Книга предназначалась для читателей из СССР и Восточной Европы, поскольку в ней рассматривались проблемы, стоящие перед социализмом в этих странах. В книге была представлена модель работы социалистической экономики, основанная на четких экономических и моральных принципах. В ней также защищались основные ценности социализма, противопоставленные прокапиталистическим действиям Горбачева. События развивались слишком быстро и книга не успела выйти на русском языке до падения СССР, но ее идеи были сочтены достаточно важными, чтобы издатели в Швеции, Германии, Чехословакии и Венесуэле перевели ее на несколько языков.
В июне 2007 года на семинаре в Венесуэле, посвященному испанскому переводу под заглавием «К социализму XXI века», мне задали вопрос: как принципы, изложенные в книге, могут быть применены к процессу установления социализма в этой стране. Я попытаюсь здесь ответить на него.
Ясно, что экономическая модель, разработанная, чтобы решить проблемы зрелой социалистической промышленной экономики – такой как в СССР – не может быть напрямую использована в Венесуэле. Она может только дать людям некоторые представления, чем к каким результатам должен придти процесс перехода к социализму. Она может предупредить их об опасностях некоторых экономических ошибок, сделанных в СССР и Восточной Европе: те, кто не учит уроки истории, обречены их повторять.
Когда общество переходит к социализму, должны быть приняты определенные решения, пройдены какие-то развилки. Если все время поворачивать в неправильную сторону, можно в конце концов попасть в замкнутый круг. Двигаясь к социализму, можно выйти на дорогу, возвращающуюся в капитализм. Хуже всего, что последствия решений в момент их принятия совсем не ясны. Поэтому до самого последнего момента людям может казаться, что они движутся правильным курсом.
Сейчас не место повторять то, что было сказано в книге «К новому социализму». Позвольте только выделить три ключевые особенности зрелого социализма:
1. Экономика основана на тщательном и сознательном использовании трудовой теории стоимости, разработанной Адамом Смитом и Карлом Марксом. Это модель, в которой потребительские товары оцениваются в терминах часов и минут труда, потребовавшегося для их изготовления, а рабочий получает зарплату в трудовых кредитах за каждый отработанный час. Последовательное применение этого принципа исключает экономическую эксплуатацию.
2. Промышленность находится в общественной собственности, работает согласно плану, а не для получения прибыли. Государственные розничные предприятия, к примеру, работают, чтобы выйти на безубыточность, а не получить прибыль.
3. Решения принимаются демократически, как на местном, так и на государственном уровне. Особенно это относится к решениям об уровне налогообложения и государственных расходов. Демократическое принятие решения жизненно важно, чтобы вместо частной эксплуатации не возникла государственная.
Если мы сравним эти условия с сегодняшней Венесуэлой, то увидим, что эти три ключевых особенности надо еще построить. В некоторых моментах движение к социализму еще даже не начиналось, в других страна сделала только несколько первых шагов.
Давайте рассмотрим каждый пункт по порядку.
Венесуэльская экономика по-прежнему основывается на деньгах. В великой книге «Капитал» Карл Маркс показал, как деньги служат корнем всех зол капитализма. Суть капитализма – начать год с определенной суммой денег и закончить с большей суммой. Маркс обозначил это как Д -> Д', где Д может быть, например, равно миллиону долларов, а Д' – двум миллионам.
Поскольку у капиталистов больше денег, чем у рабочих, они могут использовать деньги для найма работников. Заработная плата работников намного меньше, чем стоимость, которую они создают за рабочую неделю. Поскольку капиталист может продать товар за большую стоимость, чем выплатил зарплаты, он становится богаче и богаче, а рабочие остаются бедными.
Этот процесс все еще происходит в Венесуэле. Это корень различий между богатыми и бедными, между олигархией и массами.
Над ним надстраивается другая форма эксплуатации, позволяющая капиталистам увеличить их деньги: займы под проценты. Этот процесс позволяет кредитору каждый год становиться богаче, ничего при этом не делая. Это тоже происходит в Венесуэле.
В Венесуэле, в отличие от СССР, предложение большинства товаров и услуг регулируется рынком. Это не худший вариант, поскольку в определенных пределах регулирует спрос в соответствии с потребностями людей. Однако поставки товаров и услуг систематически смещены в пользу желаний и прихотей богачей. В Венесуэле сейчас отсутствует механизм, который мог бы регулировать структуру экономики как целого в соответствии с сознательным общественным планом, чтобы поощрить развитие и на равной основе удовлетворять потребности всех граждан.
В книге предполагалась общественная собственность в экономике. Большая часть венесуэльской экономики по-прежнему находится в частных руках, хотя сейчас положение изменяется к лучшему.
Хотя Венесуэла далеко продвинулась к местной демократии участия, введение демократии участия в ключевых вопросах управления всей экономикой еще не осуществлено. Вопросы, связанные с повышением государственных доходов и их распределением между основными направлениями: оборона, социальное обеспечение, вложения в инфраструктуру и т.д., решаются централизованно, а не голосованием всего народа. Если не решить эту проблему, то в долговременном периоде, когда государство будет все больше и больше господствовать над экономикой, она станет серьезной опасностью. Все может закончиться как в СССР, где государство и государственная бюрократия уже могут считаться новым классом эксплуататоров.
Когда мы размышляем над тем, что случилось в СССР перед его крахом, желание госбюрократов из квази-эксплуатирующего класса стать настоящими капиталистами по образцу сегодняшних российских олигархов, должно расцениваться как ключевая причина этого краха.
Великий экономист Кейнс заметил, что практические политики, и осторожные, и смелые, бессознательно повторяют идеи давно умерших экономистов. Политики, продвигающие неолиберализм, знают они это или нет, повторяют идеи реакционных австрийских экономистов Людвига фон Мизеса и Фон Хайека. Политика, которую предлагаем мы, противостоит этим идеям, основываясь на взглядах других экономистов – шотландца Адама Смита, немца Карла Маркса, поляка Оскара Ланге и англичанина Мейнарда Кейнса.
Как экономисты и социальные исследователи, мы можем только очертить возможные действия и некоторые вероятные следствия этих действий. Решения по следованию тем или иным курсом, в сущности, политические, и за свою судьбу должны отвечать политическое сообщество, вожди и граждане соответствующей страны. Интеллектуалы могут только предложить различные возможности, что может повлиять на ход споров.
В последнем разделе мы рассмотрели ключевые цели социалистического преобразования экономики и степень их достижения в венесуэльском опыте. Теперь мы сосредоточимся на конкретных политических мерах, которые мы будем излагать по очереди, объясняя, как каждая из них поможет достичь глобальных целей, которые мы описали.
По мировым стандартам, в венесуэльской экономике достаточно велика инфляция. Она замаскирована административными мерами по стабилизации цен на жизненно необходимые товары, но вполне ощутима. Сама по себе инфляция не обязательно противоречит интересам бедных и трудящихся классов, при условии, что зарплаты растут вместе с ценами. Наиболее страдает от инфляции класс рантье, у которого обесцениваются накопления денег и ценных бумаг. Поскольку эти люди все равно являются противниками социализма, социалистическое правительство не должно беспокоиться об их финансовых потерях, если при этом инфляция не вызывает другие общественные эффекты.
Неуверенность в будущих ценах может привести к чувству нестабильности, что вызовет падение доверия к правительству. Мы объясняем в приложении, какую роль сыграла такая инфляция в крахе СССР. Только по этой причине венесуэльское правительство должно принять меры по регулированию инфляции.
Однако, если ставить целью создание социалистической экономики, основанной на эквивалентной оплате труда, то денежная реформа будет лишь одним из необходимых шагов. Мы предлагаем, чтобы после введения нового сильного боливара государство наложило на центральный банк юридическое обязательство поддерживать стабильную ценность валюты в терминах трудовой стоимости 1 . Прототипом может служить успешная финансовая политика правительства британских лейбористов после 1996 года. Тогда правительство поручило ведение финансовой политики комитету опытных экономистов (Комитету по финансовой политике), а не политикам, и установило четкое юридическое требование достичь определенного процента инфляции. В этих условиях можно было ожидать жесткой дефляционной политики, но на деле она оказалась очень успешной, потому что комитету была поставлена задача избегать и инфляции, и дефляции.
Наше предложение отличается от британской политики своей целью – мы защищаем фиксацию боливара в терминах трудовой стоимости, а не индекса стоимости жизни. Тому есть две причины:
По мере роста производительности труда покупательная способность боливара, зафиксированного в часах труда, будет с каждым годом расти, удешевляя стоимость жизни.
Когда стоимость боливара будет установлена в терминах труда, на банкнотах нужно будет указывать их трудовую стоимость в часах и минутах. Этот шаг будет актом революционной педагогики. Он ясно покажет угнетенным, как существующая система их обманывает. Предположим, что рабочий отработал за неделю 45 часов, получил боливары и увидел, что на них напечатано только «15 часов». Тогда он поймет, что его каждую неделю обманывают на 30 часов. Это повысит общественную сознательность людей, создаст общественное мнение, благоприятствующее другим социалистическим мерам.
Вместо комитета экономистов, ответственных за регулирование стоимости боливара, в соответствии с принципом представительной демократии необходимо создать Комитет по вопросам стоимости, сформированный из экономистов и делегатов от профсоюзов и потребительских ассоциаций. Чтобы направлять политику стабилизации, Комитет по вопросам стоимости должен готовить обзоры по количеству труда, затраченного в различных отраслях промышленности и количеству добавленной денежной стоимости.
Все фирмы сейчас готовят финансовую отчетность. Правительство должно обязать их вести также отчеты в терминах рабочего времени, а также проставлять на всех реализуемых ими товарах содержание труда.
Поначалу фирмы не должны будут продавать свои товары за их настоящую стоимость. Они могут попытаться продать их по цене выше или ниже их стоимости. Но поскольку потребитель теперь сможет увидеть, что за товары запрашивают лишнее, он сможет избегать компаний, реализующих товары дороже их стоимости. Возникнет психологическое и потребительское давление на компании, берущие слишком дорого. Это тоже станет актом социалистической массовой педагогики для повышения сознательности.
В первые несколько месяцев, пока на ценниках всех товаров не будут напечатаны их трудовые стоимости, фирмы должны будут вести учет трудовых стоимостей закупаемых ими товаров, используя опубликованный обменный курс между боливарами и рабочими часами. Они добавят к трудовой стоимости своих издержек количество отработанных их сотрудниками часов и получат трудовую стоимость конечного продукта.
Мы уже упоминали необходимость установить в промышленности учет в трудовых единицах как образовательную меру. Правительство должно также двигаться к двойной системе национальной бухгалтерии, трудовому учету параллельно с денежным, потому что на уровне общегосударственной экономики трудовой учет будет более информативным, чем денежный. Денежный учет скрывает тот факт, что экономическая политика правительства на самом деле перераспределяет труд общества. Деньги – это вуаль, за которой происходит перераспределение труда.
Научный опыт показывает, что в капиталистическом мире денежная стоимость товара в огромной мере определяется содержанием в нем труда. Исследованиями установлено, что для большинства экономик корреляция между трудовыми стоимостями и ценами – 95% или выше. Так что научная гипотеза Адама Смита, утверждавшего, что труд – источник всей стоимости, теперь статистически проверена.
Этот научный факт должен быть оформлен законодательно.
Закон должен признавать, что труд – единственный источник стоимости. После этого трудящиеся или их профсоюзы в борьбе с работодателями, платящими меньше стоимости труда, будут иметь закон на своей стороне.
При условии принятия описанных выше мер и революционного обучения, из них вытекающего, принять такой закон путем референдума будет достаточно легко.
Если закон будет принят, за ним последует огромная волна активности трудящихся. Рабочие и их союзы будут добиваться прекращения обмана и жульничества, от которого страдают они и страдали их предки. Оно также вызовет очень большое повышение реальных зарплат, укрепляя поддержку социалистического правительства.
Класс работодателей, с другой стороны, почувствует резкое падение своих нетрудовых доходов. Работодатели, сами управляющие своим предприятием, конечно же, будут получать зарплату за часы, потраченные на управление фирмой, как любые другие наемные работники.
Совместный эффект трех мер, очерченных выше, должен значительно сократить капиталистическую эксплуатацию на рабочем месте – по крайней мере, в кратковременном периоде. Однако в долговременном возникнут другие трудности, если не будут приняты специальные меры. О них мы поговорим позже.
Кроме эксплуатации наемных работников работодателями, существуют другие формы нетрудовых доходов. Экономически из них наиболее важны проценты и рента.
Проценты, получение денег из самих денег, тысячелетиями считалось грехом. Философы вроде Аристотеля обвиняли их. Их запрещали папские энциклики. В мусульманских странах они до сих пор запрещены. Но в капиталистических странах общественная сила банков и других заемщиков так велика, что эти моральные нормы давно забыты.
В капиталистических странах, подвергающихся быстрой индустриализации, например, в Японии 50-60 гг., заем денег под процент выполнял необходимую экономическую задачу, поскольку позволял направить сбережения людей через банки для финансирования индустриализации. Но как только страна индустриализована, фирмы финансируют свои капиталовложения в основном из своей прибыли. Обычно у них больше прибыли, чем они могут вложить. Промышленные фирмы не занимают у банков, а имея излишки, сами занимают деньги банкам. Банки сейчас отправляют денежные излишки фирм в виде займов в Третий мир или правительствам и потребителям Севера. Займы под проценты потеряли имевшуюся у них во время индустриализации прогрессивную функцию и превратились в то, что мораль и религии когда-то клеймили позором: в ростовщичество.
Социализм отменяет проценты как форму дохода. При нем не будет класса рантье – людей, которые не работают, но живут за проценты со своих денег. Поэтому понятно, что правительство, серьезно намеревающееся двигаться к социализму, когда-то должно принять закон, запрещающий заем денег прод проценты. Там может указываться, например, что иски по процентам с долгов не будут приниматься в суде. Могут быть также введены уголовные наказания для тех, кто требует проценты угрозами.
Перед принятием такого шага социалистическое правительство должно ввести замену для экономических функций, до того выполнявшихся с помощью займов и взыскания процентов.
По-прежнему будет необходимо финансировать новые капиталовложения. Для этого можно использовать беспроцентные займы государственного банка. Но это следует делать с осторожностью, поскольку увеличение денежного запаса может привести к скрытой инфляции, как это было в СССР.
Заем основан на иллюзии, что вы можете перенести расходы на будущее. Может быть, это и так для физического заемщика, но для общества в целом сегодняшние капиталовложения должны быть выполнены с помощью сегодняшнего труда. Мы не можем заставить будущие поколения вернуться назад во времени, чтобы поработать на нас. Поэтому социалистические экономики для финансирования капиталовложений должны ориентироваться главным образом на сбор налогов.
Центральные капиталистические банки пытаются контролировать инфляцию, изменяя процентную ставку. Если инфляция слишком высокая, они поднимают ставку. В результате сокращаются капиталовложения, уменьшается спрос и в результате уменьшается инфляционное давление. Если запретить проценты, как можно регулировать уровень цен? Или, в свете вышесказанного, как венесуэльский Комитет по вопросам стоимости будет удерживать стабильным стоимость боливара в терминах труда?
Альтернативным механизмом управления может быть регулирование срока займов. Государственный банк может устанавливать максимальное время займа. Например, если Комитет решит, что стоимость валюты находится под угрозой падения, он может сократить период займов. Если сократить время займа с 10 до 5 лет, то повысятся ежемесячные выплаты – как и при современном повышении процентной ставки.
Другой метод регулирования цен – налоговая политика. Бумажные деньги, к которым относится и боливар, по своей природе не имеют стоимости – это просто напечатанная бумага. Стоимость они получают, потому что правительство принимает свою собственную валюту в качестве налогов. Людям нужны деньги для уплаты налогов, поэтому деньги получают в их глазах стоимость. Если правительство собирает налогов меньше, чем тратит, запас денег начнет возрастать, что приведет к инфляции. Так что, второй способ регулирования цен – тонкая настройка уровня налогообложения.
Рента – это другой вид эксплуатации. Социалисты считают ее аморальной, потому что владелец земли обогащается не своим собственным трудом, а трудом других, объединенным с щедростью природы. Однако рента – неизбежное явление в обществе, производящем товары. Если существует какой-то продукт – нефть или зерно – производство которого зависит от используемой для этого земли, тогда рентные доходы возрастают.
Предположим, что тонна зерна стоит 200 долларов. Тогда любая земля, на которой стоимость производства зерна будет меньше 200 долларов, будет годиться для выращивания пшеницы. Под стоимостью производства мы понимаем итоговую трудовую стоимость, переведенную в деньги – в том числе, стоимость удобрений. Если земля дает зерно со стоимостью производства всего в 50 долларов – например, из-за большей плодородности – то ее владелец может сдать ее в аренду фермерам за 150 долларов, а они смогут без убытков для себя продать зерно за 200 долларов. То же самое относится к производству нефти. Если на самых худших нефтяных полях, например, битумных песках Атабаски в Канаде, можно произвести нефть стоимостью в 50 долларов за баррель, тогда продуктивное поле, такое как венесуэльское, где затраты гораздо ниже, принесет своему владельцу (в нашем случае, государству) ренту в 35 долларов на барреле.
В социалистической экономике весь рентный доход должен принадлежать государству и использоваться для блага всего общества. Социалистические государства обычно национализируют землю, но не всегда взимают ренту за пользование этой землей. В случае добычи полезных ископаемых разницы нету, поскольку оно выполняется государственными предприятиями и рента была бы фиктивным перемещением цифр между государственными учреждениями. Но отсутствие сельскохозяйственной ренты для коллективных хозяйств подчеркивает различия в доходах между более и менее плодородными районами.
В современной ситуации в Венесуэле национализация земли прямо сейчас невозможна политически, поскольку мелкие фермеры могут объединиться с крупными землевладельцами. В качестве альтернативы, в долговременном периоде дающем такой же эффект, можно ввести земельный налог на рентабельную часть земли. Порог для налога можно установить достаточно большим, чтобы мелкие фермеры ничего не платили или вносили чисто символическую плату, а у больших, более плодородных хозяйств при этом изымалась бóльшая часть рентного дохода. Влияние на землевладельцев будет таким же, как и при национализации – лишение не заработанного дохода и использование его для нужд общества – но им будет идеологически труднее раскрутить кампанию по отмене налога, чем кампанию сопротивления конфискации земли.
Отсюда мы приходим к теме государственных финансов.
Социалистические экономики обычно имеют более высокий уровень государственных расходов, чем капиталистические со сравнимым уровнем экономического развития. Важно, чтобы у государства был эффективный механизм сбора налогов, с налогами, которые легко собрать, но от которых трудно уклониться. Венесуэла имеет весьма большие доходы от экспорта нефти и это решает в какой-то мере проблему, но принцип остается тем же.
Социал-демократические государства типа Швеции полагаются главным образом на подоходный налог и эффективный аппарат. Восточноевропейские государства типа СССР полагались на налоги с оборота в промышленности и прибыли, получаемые госпредприятиями. Из-за важности нефтяных доходов для Венесуэлы она сейчас склоняется в сторону советской модели.
Какая из этих моделей налогообложения должна использоваться – это один из главных стратегических вопросов, стоящих перед Венесуэлой на ее пути к социалистической экономике.
В своей книге «К новому социализму» Коттрелл и Кокшотт доказывают, что советская модель налогообложения имела несколько недостатков, которые в долговременном периоде сделали свой вклад в последовавшее крушение советской социалистической экономики.
Использование косвенных налогов, налога с оборота или НДС 2 , а тем более налога на прибыль, ставит государство в положение коллективного капиталиста по отношению к трудящимся.
Использование косвенного налогообложения также традиционно отвергалось социалистами как регрессивная, а не прогрессивная форма налога 3 .
В результате возникает искаженная структура цен, систематически недооценивающая труд во вред экономической эффективности.
Опора на прибыль государственных предприятий – это скрытая форма доходов, плохо поддающаяся демократическому контролю.
В случае с Венесуэлой имеется дополнительный усложняющий фактор: нефтеприбыли зависят от очень изменчивой мировой цены на нефть. Это может вызывать неожиданные колебания государственных доходов. Резкое повышение цен на нефть будет очень выгодным для правительства, но не стоит забывать, что цены так же резко могут и упасть.
Говорят, что у венесуэльского правительства благодаря нефти полно денег, но важно понимать, в каком смысле их полно. У него полно долларов. Это хорошо, если правительство хочет напрямую покупать товары, произведенные в других странах. Доллары хороши и для оказания помощи другим государствам. Но они бесполезны для выплаты зарплаты государственным служащим или для государственных закупок товаров, произведенных в стране, поскольку здесь требуются боливары, а не доллары.
Правительство может получить боливары несколькими способами:
Поскольку курс боливара к доллару на черном рынке выше официального и существует значительная инфляция, можно догадаться, что государство полагается в основном на последний из перечисленных методов.
Нужно понимать, что доллары не могут быть использованы для компенсации падения количества налогов в боливарах при сохранении контроля за обменом иностранной валюты. Долларовые доходы могут быть свободно конвертированы в доходы в боливарах, если правительство будет покупать боливары на открытом рынке. Но тогда венесуэльские граждане должны быть в состоянии свободно продавать на открытом рынке доллары.
Понятно, что правительство контролирует обмен валют, чтобы высшие классы не могли вывозить за границу средства в боливарах, и для этого использует резервы иностранной валюты. Тут и возникает дилемма. Она показывает, что правительство еще не чувствует себя достаточно сильным, чтобы бороться с экономической властью олигархии. В такой ситуации мы можем предложить два возможных варианта:
Увеличение подоходных налогов с богатых и отмена налоговых льгот, достаточная для финансирования правительственных расходов внутри страны из доходов от налогов.
Более радикальное решение – резкое сокращение количества боливаров в частных руках, котором может быть выполнено в рамках планирующейся денежной реформы. Если будет установлен предел обмена старых боливаров на новые – например, выраженный в определенном количестве среднемесячных зарплат – тогда денежного капитала богачей будет недостаточно для угрозы государственному резерву иностранной валюты и валютный контроль можно будет отменить. Реформа также сильно сократит общественную власть капиталистического класса.
Обе эти меры несут с собой риск, который надо сравнивать с будущими выгодами более стабильной системы общественных финансов.
Реформы, описанные выше, в значительной мере продвинут экономику страны к социалистической. Однако, они могут подорвать важные функциональные компоненты капитализма и вызвать нежелательные последствия, если не будут введены альтернативные механизмы.
Прекращение производства прибавочной стоимости, когда рабочим будут выплачивать полную произведенную ими стоимость, сделает наем рабочей силы неприбыльным. Существует опасность, что в этих условиях капиталисты сочтут более выгодным положить деньги в банк и получать проценты, а не нанимать рабочих.
Поэтому важно отменить выплату процентов до введение права на полную стоимость труда.
Может быть также необходимо ввести право наемных работников голосовать за введение на их фирмах совместного управления, в котором будут участвовать решающее большинство работников. Это позволит предотвратить вывод владельцем активов из предприятия и его последующее закрытие.
Хосе Анхель попросил меня подробнее рассказать об экономических причинах падения СССР. Я кратко изложу свои личные взгляды на эту сложную и противоречивую тему.
Крах советской и затем российской экономики при Горбачеве и Ельцине был экономической катастрофой, ранее невиданной в мирное время. Вторая в мире сверхдержава ужалась до мелкой экономики-банкрота с огромным падением промышленного производства и уровня жизни. Ничто так не демонстрирует масштаб катастрофы, как демографические данные, показывающие гигантское возрастание смертности из-за нищеты, голода, бездомности и алкоголизма, вызванных реформами.
В определении причин нужно смотреть на долговременные, среднесрочные и краткосрочные факторы, вызвавшие относительный застой, кризис и затем крах. Долговременные факторы – это структурные проблемы советской экономики и необходимые для их разрешения реформы. Реальная политика, проводимая правительствами Горбачева и Ельцина, была далека от решения этих проблем и только катастрофически ухудшила ситуацию.
В период 1930-1970 гг., за исключением военных лет, СССР демонстрировал очень быстрый экономический рост. Постоянно продолжается дискуссия, насколько быстро росла экономика, но все сходятся на том, что она росла значительно быстрее, чем экономика США, с 1928 по 1975 год, замедлившись после этого до американского уровня. К середине 1960-х гг. рост превратил крестьянскую страну, уровень производства которой в 1922 году был сравним с индийским, во вторую в мире промышленную, технологическую и военную силу.
Наблюдатели приводят несколько причин относительного замедления роста в более поздний период.
Для экономики легче расти во время начального этапа индустриализации, когда труд переходит из сельского хозяйства в промышленность. Последующий рост должен полагаться на изменения производительности труда в уже индустриализованной экономике, которые обычно меньше, чем разница в производительности сельского хозяйства и промышленности.
Относительно большая доля советского промышленного выпуска шла на цели обороны, особенно на поздних этапах холодной войны, когда шло противостояние с рейгановской программой «Звездных войн». Квалифицированная рабочая сила, использовавшаяся в обороне, сокращала число ученых и инженеров, которые могли быть выделены для изобретения нового, более производительного, промышленного оборудования.
США и другие капиталистические страны вводили эмбарго на поставки в СССР передового промышленного оборудования. В результате СССР должен был полагаться на необычно высокую долю внутренних разработок оборудования. На Западе не было таких барьеров для экспорта технологии, поэтому промышленное развитие западных капиталистических стран было синергичным.
Вероятно, труд в СССР использовался не так эффективно, как в США или Западной Германии. В каком-то смысле, СССР использовал труд очень эффективно, в нем не было безработицы, а доля женщин, занятых полный рабочий день, была выше, чем в любой другой стране. Но развитая промышленная экономика должна быть в состоянии перемещать труд туда, где он будет использоваться наиболее эффективно. При капитализме это достигается существованием резерва безработных, что, хотя и неэффективно на макроэкономическом уровне, позволяет быстро расширять новые отрасли промышленности.
Советское предприятие предпочитало запасать работников впрок, удерживая людей на случай, если они потребуются для выполнения будущих заданий плановых органов. Это было возможно из-за относительно низкого уровня заработных плат в денежной форме и потому, что госбанк охотно выдавал кредиты для покрытия этих издержек. Низкий уровень денежных зарплат, в свою очередь, был следствием того, что государство получало доходы из прибылей госпредприятий, а не от подоходного налога.
Хотя советский промышленный рост в 80-е годы замедлился до американского уровня, само по себе это не было катастрофой. В конце концов, в США такой рост (2,5% в год) длился годами без всякого кризиса. Более того, доходы рабочего класса в США прекратили расти после 80-е годов, а в СССР их рост продолжался. Разница была в положении интеллигенции и слоя управленцев в обоих странах. В США разница доходов постоянно увеличивалась, поэтому повышение национального дохода почти целиком шло верхним 10% населения. В СССР разница в доходах была сравнительно небольшой и, хотя доходы повышались у всех групп населения, само повышение было намного меньше, чем в 50-60 годах. Рост в 2,5% расценивался частью советской интеллигенции как невыносимый застой – возможно потому, что они сравнивали себя с менеджерами и специалистами в США и в Германии. Таким образом, в этом классе возникло убеждение, что социалистическая система никуда не годится по сравнению с американской.
Опять-таки это не было бы критичным для выживания системы, если бы этот слой не был в СССР непропорционально влиятельным. Хотя правящая Коммунистическая партия теоретически была рабочей партией, непропорционально высокую долю ее членов составляли наиболее образованные специалисты, а рабочие ручного труда представлены были недостаточно.
Замедление советского роста было в значительной степени неизбежным результатом экономической зрелости, движением к процентам роста, типичного для зрелых промышленных стран. Мягкая программа мер, направленных на улучшение эффективности управления экономикой, вероятно, немного увеличила бы рост, но было бы нереалистично ожидать в результате показателей 50-60-х годов. СССР же получил не мягкую программу реформ, а радикальное уничтожение основных экономических структур. Уничтожение объяснялось неолиберальной идеологией. Неолиберальные экономисты, как из СССР, так приезжающие из США, обещали, что как только будет устранена плановая система, а предприятия станут свободно конкурировать на рынке, экономическая эффективность радикально возрастет.
Среднесрочные причины краха советской экономики коренятся в политике правительства Горбачева, начавшего попытки улучшить экономику. Результатом этой политики стало банкротство государство и подрыв валюты.
Нужно понимать, что финансовая база советского государства заключалась в основном налогах с оборота предприятий и налогах с продаж.
Пытаясь победить пьянство, приводящее к прогулам и болезням, правительство Горбачева запретило алкоголь. Эта мера плюс усиление трудовой дисциплины привела, в первые пару лет, к некоторому усилению экономического роста. Она имела, впрочем, непредусмотренные побочные эффекты. Поскольку государственные магазины перестали торговать водкой, возник черный рынок самогона, контролируемый уголовным подпольем. Криминальный класс, получивший тогда деньги и силу, позже стал самым опасным врагом.
Когда деньги от нелегальных спиртных напитков пошли в руки преступников, государство потеряло значительный источник налогов, который, не компенсируясь другими налогами, запустил процесс инфляции.
Если бы потеря налогов на спиртное была единственной проблемой государственных финансов, ее можно было бы решить повышением цен на некоторые товары. Но ситуация ухудшилась, когда Горбачев, под влиянием аргументов неолиберальных экономистов, разрешил предприятиям оставлять себе бóльшую часть налога с оборота, которую раньше они отдавали государству. Неолибералы доказывали, что если директорам разрешат оставлять себе эти деньги, те распорядятся ими эффективнее, чем правительство.
На деле разразился катастрофический кризис падения доходов государства, которое было вынуждено решать проблему с помощью кредитов центрального банка, иначе оно не смогло бы финансировать текущие расходы. Увеличение количества денег привело к сильной инфляции и подрыву доверия общества к экономике. Тем временем, дополнительные неконтролируемые средства в руках директоров предприятий открыли огромные возможности для коррупции. Правительство Горбачева только что легализовало рабочие кооперативы, разрешив им свободную торговлю. Они затем использовались новой прослойкой коррумпированных чиновников, бандитов и мелких бизнесменов для отмывания коррупционных доходов.
Советская экономика прошла стадии замедления, неправильно решаемого кризиса и вошла в фазу катастрофического краха, невиданного в мирное время.
После провалившегося переворота, устроенного частью вооруженных сил и правоохранительных органов, Ельцин, вместо того, чтобы помочь в восстановлении конституционного правления президента Горбачева, захватил власть сам. Действуя по указаниям американских советников, он ввел в действие шоковую программу для превращения экономики из социалистической в капиталистическую за 100 дней.
В старом СССР не было класса капиталистов. На Западе правительства могут приватизировать отдельные фирмы, продавая их на фондовом рынке, где акции будут быстро расхватаны высшими классами или, как в случае тэтчеровской приватизации, частью среднего класса. Но в СССР все было совсем по-другому. Не существовала класса частных лиц, настолько богатых, чтобы законно купить государственные компании. А масштаб приватизации был так велик, даже по меркам рыночной экономики, что сбережений населения было недостаточно для выкупа всей промышленности страны. Даже чисто логически можно было предсказать единственный способ, которым промышленность может попасть в частные руки – коррупция и бандитизм. Именно это и произошло, горстка связанных мафией олигархов в конце концов захватила почти всю экономику.
Неолиберальная теория уверена, что стоит предприятиям освободиться от государства, как «рыночное чудо» заставит их взаимодействовать друг с другом производительно и эффективно ради общего блага. Но такой взгляд на экономику сильно преувеличивает роль рынков. Даже в так называемых рыночных экономиках, рынки, описанные в учебниках по экономике, составляют исключение – ограниченное специальными областями вроде мирового рынка нефти или валютного рынка. Главная промышленная структура экономики зависит от сложной взаимосвязанной системы постоянных отношений производитель/потребитель, в которой одни и те же поставщики регулярно, неделя за неделей, отправляют свою продукцию одним и тем же заказчикам.
В СССР эта взаимосвязанная система простиралась на два континента и вовлекала в свою сеть другие экономики: Восточную Европу, Кубу, Северный Вьетнам. Предприятия зависели от регулярных государственных распоряжений, копии которых могли отправляться на предприятия, расположенные за тысячи километров. Экономическое выживание целых городов и районов сибирской глуши основывалось на таких распоряжениях. Как только государство обанкротилось и прекратило издавать их, поскольку не могло больше выплачивать заработную плату, произошла не спонтанная самоорганизация экономики, обещанная неолиберальной теорией, а лавинообразный процесс краха.
Без распоряжений фабрики, задействованные в основных отраслях промышленности, закрылись. Без поставок комплектующих и материалов обрабатывающие отрасли не могли продолжать производство и тоже закрылись. В быстром разрушительном процессе предприятия закрывались по цепочке. Процесс намного ухудшился из-за того, что унитарный СССР был разделен на дюжину различных республик со своей отдельной экономикой каждая. Промышленная система была разработана как единое целое, разделенная границами она превратилась в руины.
Следующие цифры показывают, насколько деградировала экономика. По ним заметно также, что после 13 лет свободного рынка восстановлено очень немного.
Всего |
66 |
Электроэнергия |
77 |
Газ |
97 |
Добыча нефти |
94 |
Нефтепереработка |
70 |
Черная металлургия |
79 |
Цветная металлургия |
80 |
Химия и нефтехимия |
67 |
Машиностроение |
54 |
Лес и бумага |
48 |
Стройматериалы |
42 |
Легкая промышленность |
15 |
Продукты питания |
67 |
Источник: Госкомстат, 2004. Табл. 14.3. |
|
Если бы экономика продолжала расти хотя бы на самом скромном уровне брежневских лет (допустим, 2,5%), тогда промышленное производство составляло бы 140% от уровня 1990 года. Суммарный эффект 13 лет капитализма оставил Россию с половиной индустриальных возможностей, которые у нее были бы, даже если бы социалистическая экономика развивалась на нижнем пределе возможностей.
Я пока оставлю в стороне политические уроки, которые мы подробно рассмотрели в книге «К социализму XXI века».
Жизненно важно, чтобы государство поддерживало сильную, справедливую и эффективную систему налогообложения.
Важно, чтобы при попытке быстро изменить социальные отношения, не были разобраны старые экономические механизмы раньше, чем заработают новые.
Не следует переоценивать способность рынка к организации экономики.
Нужно предвидеть риск захвата коррумпированными управленцами государственной собственности в личное владение.
Существование криминальных черных рынков в долговременном периоде опасно.
До отмены денег, когда они будут заменены прямым учетом труда, опасно допускать затяжные периоды инфляции.
Оригинал находится по адресу http://21stcenturysocialism.blogspot.com/2007/09/venezuela-and-new-socialism.html
Перевод Юрия Жиловца
1 Сравните с нынешней попыткой зафиксировать стоимость боливара в долларах.
2 Немецкий термин для таких налогов «Mehrwertsteur» буквально переводится как «налог с прибавочной стоимости», что хорошо отражает его экономическую функцию с точки зрения марксистской политэкономии.
3
Прогрессивный налог – тот, который больше всего затрагивает людей с высокими доходами.
При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна