Трудно защищать социальную справедливость для "народа", ощущая "либерализм-монетаризм приличных людей" как бесчеловечную гнусность - при этом ощущая "народ" этот как инопланетян по отношению к себе.
Дмитрий Ольшанский
Согласитесь, искренность всегда вызывает если не симпатию, то хотя бы уважение, а когда речь заходит о политических позициях, то и подавно. Особенно, если речь идет о разнообразных левых. От представителей мелкобуржуазной левой не часто дождешься откровенности, ведь уже по объективным социальным причинам они обречены на роль двуликого Януса, вынужденного со смесью страха и надежды смотреть в разные стороны, выискивая реальную силу. В результате, ее социальный идеал всегда аморфен, и не обретает ясного выражения ни когда речь идет об анархистской стихии ниспровержения устоев, в которой происходит закономерная смычка с правыми, ни в случае попыток идеологического обоснования для сохранения status quo.
Вот почему небезызвестного сетевого публициста Дмитрия Ольшанского я читал с огромным интересом – он, разумеется, в абсурдной форме, довел до четкого логического завершения идеологию этой левой. Идеальный тип, как выражался классик буржуазной социологии Макс Вебер.
То, что Ольшанский левый, со скидкой на предельную размытость самого понятия «левые», сомнений вызывать не может. Достаточно лишь ознакомиться с его полным громкого пафоса манифестом «Аллергия на красное». Здесь есть полная программа в духе социал-демократии западного образца, которая в нынешних условиях неолиберальной гегемонии стала для многих едва ли не подобием большевизма: бесплатное образование, социальная защита, высокие налоги, протекционизм, и, разумеется, никаких революций. О последних Ольшанский пишет в другом месте: «Но с призраком новой революции нужно проститься навсегда. Проститься, выбрав для ближних и дальних своих долгую, прозаическую, хитросплетенную, тягостную – жизнь».
Интересно, в данном случае, совсем не то, что пишет Ольшанский, а то, к кому он обращает свой призыв. Это – «поколения, обреченные в России быть правыми», столь хорошо знакомая нам антикоммунистическая интеллигенция, с которой он сначала солидаризируется, чтобы затем представить ей свой идеал. К каким же ее ценностям он апеллирует?
Образы в этом смысле говорят больше, чем аргументы. Ольшанский в качестве метафоры СССР приводит бюрократическую работу почты (вполне современной, кстати), противопоставляя ее условному блестящему пластиковому офису. И добавляет, комментируя позицию своих обреченных на правизну собратьев: «И я как будто могу их понять. Кому же понравится жить, когда крик тетки в штукатурке так и не покидает ушей, а неподвижная, мертво молчащая очередь лишь выраженьем испуганных лиц повторяет: уйдите, не ждите, терпите, закрыто, обед».
А вот, что Ольшанский пишет о современной Беларуси: «Сторона эстетическая – печальнее всего. Даже в приступе самого избыточного человеколюбия не нужно притворяться, будто бы совхозно-дубовые прелести белорусского охранительства никого не смущают. Смущают, и еще как – охотно допускаю, что от лицезрения передовиков производства и достижений посевной в Минске хочется рыдать не меньше, чем при столкновении с аналогичной картиной во всем бывшем СССР два десятка лет назад. И, чего уж там, мне самому приятнее было бы оказаться в завлекательном мире вышколенных половых, радушно кредитующих банкиров и услужливых богоподобных швейцаров, нежели вздрагивать от окрика бдящего дедка, с виду бывшего вохровца: «Куда прешь! Не для тебя, чтоль, написано – закрыто!».
И это первый пример того, как, сдерживая презрение, Ольшанского хочется поблагодарить за честность. Мы не увидим в его словах и тени традиционной horror fiction на тему жутких несвобод или притеснений прав человека. Обращаясь к интеллигенции, Ольшанский находится в рамках чисто мелкобуржуазной системы координат, и банкиры вместе со швейцарами в ней действительно намного органичнее политических ценностей, чаще всего выступающих лишь стыдливой рационализацией потребительского рая. Его «сторона эстетическая» в данном случае отнюдь не самоценна – она напрямую поставлена на службу экономическим мотивам.
Проблема в том, что в рамках подобной картины мира, любая левизна обречена на частичное превращение в собственную противоположность, когда она оказывается не только идеологией борьбы за справедливость, но и солидаризацией с господствующими. В этом ее ущербность с точки зрения формальной логики, к которой абсолютно безразличны реальные социальные отношения и, особенно, их идеологическое выражение. Противоречие легко разрешается, хотя и в абсурдной форме своеобразного левого элитаризма. Нелепое словосочетание? Не более нелепое, чем мелкобуржуазная левая, в реальности которой не приходится сомневаться.
Вот так Ольшанский и приходит к достаточно радикальной форме социального расизма. В статьях он еще сдерживается, лишь осторожно говоря о необходимости новой партии власти «Разделенная Россия» и новом «Сталине», который должен прийти в 2008 г.: «Миссией новой власти должна стать защита русского индивидуального сознания, почвенно-русских же прогрессивных ценностей и опять-таки русской европейской культуры от "роевого" соблазна России как гигантской полуазиатской слободы в турецких куртках, варварской, неграмотной и жадной». И никакого социализма, одна лишь борьба «цивилизации» против надвигающейся «дикости».
А в своем блоге Ольшанский куда откровеннее:
«Для человека "левых" взглядов лучше всего подходит не то общество, где лучше мифическим "трудящимся", а то, где лучше живется самим "левым". Потому что "трудящиеся", на самом деле, враги. Глупые они, агрессивные, жадные, и мечта у них одна - самим сделаться "эксплуататорами", говоря на коммунистическом языке… А задачей осмысленного человека должна быть работа на упрочивание позиций того режима, того порядка, того общества, в котором весь этот мусор НЕ БУДЕТ ЕГО КАСАТЬСЯ. В котором весь этот мир остается ЗА ЗАБОРОМ. За прочным забором с колючей проволокой и вышками автоматчиков. Несимпатично, недемократично, но зато - честно, увы».
«И вообще - я отвратителен им, а они - отвратительны мне. И нужно как-то сделать так, чтобы они были "там, за забором". И если "социализм" - то только такой, чтобы социально в мою сторону, а если в их - то извините, я, конечно, осуждаю антинародные реформы, но к самоубийству… я не готов».
«В России живет примерно 20% сознательно европейского по менталитету и ценностям населения. Берем 10% либерального электората, прибавляем к нему 5% голосующих за власть или за левых, но все равно из "правильных соображений", прибавляем 5% тех, кто вообще не голосует, но думает так же. Социологи бы поправили, конечно, но цифра примерно правильная… И есть 80% населения - азиопского, отатаренного и проч. и проч. Причем я имею в виду не реальные азиатские народности (они подчиняются своим законам и не опасны), а ровно ту же "Россию 1"… Однако этим 80% никто Россию не отдаст. И не надейтесь. Именно поэтому и необходим режим, держащий в повиновении эти 80% во имя интересов 20, пусть даже и с неизбежной, увы, поправкой на то, что политически он будет защищать интересы 20, а экономически - только верхних 2-3%. Пусть так, но и так - лучше, чем "демократия". Есть простая аналогия - такие страны, как Пакистан, Египет и Турция. Там тоже есть небольшая прозападная элитная диктатура и демократическое низовое варварство, которое "удерживают". Так нужно и в России».
Интересно, что в данном случае социальный расизм Ольшанского практически переходит в этнический, когда он прямо приписывает 80 % россиян черты мифической «азиатской дикости». Он пытается оправдать себя ссылками на «следствие направляющей и указующей роли Рынка», обрекающего большинство его соотечественников на подобное положение, но получается плохо, левая рационализация не поспевает за чисто правым презрением к ненавистным «мифическим "трудящимся"». И вот, уже разглагольствуя о социальных катастрофах, постигших Россию в ХХ веке, и называя сталинский период первой из них, Ольшанский пишет вовсе не о «репрессиях» и прочем «тоталитаризме», а о том что «огромная темная масса из деревни переехала в город - и это было самой большой катастрофой».
Что и говорить, казалось бы, более чем странная позиция с точки зрения традиционного представления о левых, как поборниках социальной справедливости и равенства, которые скорее стремятся сделать так, чтобы общественный строй в принципе исключал возможность появления «темных масс», предоставляя всем равные возможности не быть «темными», а не держать их в ярме социального апартеида. А на самом деле, ничего странного. Левизна мелкой буржуазии, если речь идет о периоде «стабильности», а не резких социальных потрясений, выбивающих ее из седла, - это ухмылка лакея за спиной господина, которая совсем не мешает ему искренне презирать тех, кто не так близко допущен к господскому телу.
Интересно и то, что такая позиция оборачивается прямой поддержкой империализма. Ольшанскому может критиковать российскую бюрократию за ее «"эффективность" и "конкурентноспособность" (sic!), по определению ведущая страну в Гондурас, а их самих - в оффшорное островное подполье», но отстаиваемая им утопия социального апартеида – это воплощение все того же «Гондураса». Страны, представляющие собой для Ольшанского идеал современной России, - это не что иное, как марионеточные режимы, «прозападные» и «прогрессивные» элиты которых бывают воспеты за свою цивилизованность исключительно по причине своего компрадорского характера и готовности и дальше удерживать свои народы в состоянии «темных масс», являющихся такими вовсе не по причине своей «дикости», а потому что на подобное положение их обрекает опекаемый империализмом периферийный капитализм.
Так что истеричные восклицания «слава неоконам» и призывы «уничтожить Иран» в такой картине мира тоже, по-своему, логичны. К ним вполне закономерно можно прийти, стараясь, вопреки собственным утверждениям Ольшанского, всегда быть на стороне сильных.
…Что, с исторической точки зрения, совсем не обязательно означает «на стороне победителей».
При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна