В нашей сберкассе евроремонт сделали: кондиционеры, пластиковые обои, все как полагается, и отдельные кабины. Как в исповедальной комнате теперь клиент и контролер сберкассы, наедине, без лишних взоров и ушей. Может в Европе так и принято, но я, встречаясь в очереди коммунальных платежей с Миной Филипповной, глаза отвожу. Соседка она моя, ну просто замечательная женщина: добрая, честная, заботливая, обо всех печалуется, ветеран Великой Отечественной. В 1943 году, после освобождения Кубани от оккупантов, прибавила она себе год в военкомате и ушла на фронт. В зенитную батарею попала, в Крыму начала фронтовую биографию. Боевая медаль «За отвагу» у нее, в День Победы надевает ее на кофточку. Под Одессой, во время авианалета фашистского, бомбой расчет ее крупнокалиберного пулемета был уничтожен. Двух подруг ее, таких же девчонок юных, осколками посекло насмерть. Последняя она была, к гашетке пулеметной стала и положила асса гитлеровского на землю, от бомбардировщика немецкого только воронка дымящаяся осталась. Видел я случайно ее фронтовые фотографии. Там она тоненькая, с косой русой до пояса, глазища огромные удивленные, ресницы пушистые, длинные, как у ребенка малого, беретик синий со звездочкой красноармейской, а на груди девичьей медаль солдатская, серебряная, почетная.

Домоуправление наше в один день разносит всему микрорайону платежные квитанции. На следующий день встречаемся в сберкассе, старики по советской привычке добросовестной, а я, потому что в смену вторую работаю, после обеда. Два окошка раньше, до ремонта, рядышком были в сберкассе, две очереди рядом стояли: коммунальная и сберегательная. Пока к своему заветному окошку подойдешь, всю подноготную сберкнижечную соседа невольно узнаешь. За Миной Филипповной я стоял в тот день в очереди коммунальной, а в соседней очереди на костылях женщина рядом с нами стояла старая, полуслепая. Та очередь длинная была, «компенсацию» по вкладам получали там инвалиды Великой Отечественной, один к одному. Что в советские времена положили тридцать - сорок лет назад, то в демократические получили. Механику эту хитрую беспроцентную старики с трудом понимали, уж больно несовместимый в покупательной способности рубль прежний и нынешний. От огорчения великого и старческого недопонимания момента помарки порой допускали в бумажках приходно-расходных. Дерзко им девица - контролер, что сидела у компьютера, замечания делала и требовала переписать денежные документы по нескольку раз. Только вот старые, якобы испорченные квитанции, не уничтожала, а складывала аккуратной стопочкой. И уже подросла солидно стопочка эта, когда подошел наш черед, и стали мы у своего окошка, рядом с женщиной той на костылях в соседней очереди. Тут то Мина Филипповна и обратила внимание на манипуляции эти странные с переписыванием. Все послевоенное время бухгалтером проработала она, знает, что в подобном случае документы на получение денег либо уничтожаются, либо погашаются особым способом. О том и сказала она контролеру в тоне весьма доброжелательном, ну а та понесла в ответ, будто шлея ей под хвост попала. В общем, до заведующей сберкассой дело дошло. Ну, никак по-другому не получалось. И слушать девица компьютерная не хотела никаких претензий клиентских. Впрочем, заведующая, дама молодящаяся, с иголочки одетая замечаний наших так же не приняла, а послала нас в ревизионный отдел головного офиса.

Я не пошел, а Мина Филипповна отправилась туда вскоре с претензией. У нее с этими банковскими служащими счеты старые. Свой советский вклад в двадцать тысяч рублей никак получить она не может даже один к одному, несмотря на льготы фронтовые. Все документы собрала необходимые, а деньги кровные не отдают ей. Сто причин называют для этого в сберкассе, приглашая зайти в следующий раз. Смерти ждут ветеранской, чтобы окончательно присвоить и поделить вклад. Там четкий конвейер налажен, «химию» многоприбыльную проворачивают с этими якобы испорченными документами и вкладами зажиленными. Списывают по ним деньги стариковские и делят потом между своими, так мне Мина Филипповна ситуацию обрисовала. Я об этом и не задумывался, в советское время о сберкнижке по молодости не помышлял, а в эпоху демократии не сподобился на счет банковский по причине нищеты. Моя зарплата учителя высшей категории едва - едва до прожиточного уровня дотягивает, тут бы выжить элементарно. А то, что с гайдаровских времен банковские сбережения граждан многократно расхищались дотла и сам знаю на горьком опыте старших родственников. Думаю вот только, что если и достался этот жульнический навар банковским работникам, то по остаточному принципу. Лучший кусок властям конечно достался, хищникам более крупным, звероподобным.

А Мина Филипповна правды так и не нашла в головном офисе, вернее и слушать ее там не стали. Все приглашают зайти, когда начальника не будет. Придет она с утра на прием - говорят «зайдите после обеда», придет после обеда - говорят, что «поздно уже, с утра начальник был и ушел по делам служебным». Там ведь у входа охрана стоит, мордовороты дебелые, документ требуют у посетителей, личность удостоверяющую. Всегда возможность есть отфутболить того, кто претензию принес «неудобную». Долго она так вот ходила, а потом в письменном виде жалобу свою сформулировала и послала начальству высокому банковскому, полгода уже ответа ждет по существу своего вопроса. А ветерана того, женщины на костылях, нет уже на этом свете. Умерла она практически сразу после случая того в сберкассе. Жила она в доме соседнем многоэтажном, видел я ее похороны. Очень они были скромные, если не сказать больше. Орден ее «Боевого Красного Знамени» и медали советские несли впереди гроба. Фронтовым санинструктором она была, оказывается, в военное время. Девчонкой еще совсем юной на фронт ушла. Более сотни раненых наших с поля боя вынесла с оружием личным, пока самой осколком немецкой мины позвоночник не повредило. С тех пор на костылях она до самой смерти. Старушки в процессии траурной малой уверяли, что могла бы она еще пожить, если бы деньги были на лечение и питание, причем и сумму называли небольшую по временам нынешним. Им виднее с их болячками старческими нескончаемыми и знанием цен аптечных. А банковских работников тех я часто вижу, стоят они на улице в погоду хорошую, покуривая сигаретки дорогие в обеденный перерыв, когда я на работу мимо иду. Штанишки у них кожаные в обтяжку, прически модные из салона престижного, пальцы в золоте, коготки лакированные. Ресницы и веки так накрашены, что и глаз не видно. С первого взгляда и не поймешь, то ли человек это, то ли дорогая кукла из модного бутика, которую покупают девочкам из очень состоятельных семей.

При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна