Юрий Миронов

На острове

Русская поэзия кончилась аккордами Владимира Высоцкого и печальным бормотаньем Иосифа Бродского. Еще подкармливаются на окололитературных тусовках тускнеющие звезды 60-х и 70-х годов прошлого века, еще печатаются столбики строк в карликовых тиражах некогда общесоюзных журналов, но поэтическое слово уже перестало быть заметным фактом общественной жизни. Не передаются из рук в руки ни сборники со стихами к роману, купленные случайно за границей, ни номер журнала с раздраженной отповедью: "Не стойте только над душой…"

Уже не стоят. Да и не над чем более стоять, поэзия ушла из литературы, и даже область наиболее массового ее приложения – музыка - как-то обходится без нее. Наверное, современным творцам ее не хватает объема легких, чтобы прозвучало, как колокол: "Широка страна моя родная…", не хватает ясности и чистоты для кристально прозрачных строф: "С берез неслышим, невесом, слетает желтый лист…", не хватает даже простой влюбленности для трогательного сюжета: "Я гляжу ей вслед…".

Место поэзии в духовной жизни общества заняла пошлость.

Это началось лет тридцать назад усилиями поначалу даже очень талантливых артистов и художников и завершилось ныне массовых натиском их уже совершенно бесталанных потомков. Впрочем, свершилось это без столкновений и крови, выражаясь фигурально, просто из культурного обихода исчезло само это слово - пошлость, символизируя тем самым исчезновение этого понятия из духовного мира наших деятелей искусства. Так происходит везде, где на первый план общественного интереса выходят деньги, Европа обогнала нас в этом отношении на несколько десятилетий, лишь перипетии войны и борьбы с фашизмом, выдвинув вперед действительно важные темы человеческого бытия, несколько притормозили было этот ход вещей, дав силу стихам Элюара и Лорки. Но эта волна со временем спала.

Процесс этот уже отразился и на нашем общении в обиходе. Еще совсем недавно обыденная речь русского образованного человека в значительном объеме включала в себя прямое или скрытое цитирование известных литературных произведений, большей частью, поэтических. Даже в иронии нередко присутствовали цитаты: сколько раз по разным поводам мы вплетали в свою речь и "злые языки", и "сколько их, куда их гонят", и "откуда дровишки", и "ветер, ветер на всем белом свете" и многое другое. Иностранцы, даже обучавшиеся в Союзе, иногда жаловались на трудность понимания такой речи - ведь весь этот багаж накапливался с детства, это нельзя восполнить в параллель с изучением сопромата и электротехники. Их собственная речь, особенно для выходцев из Европы и Америки, лишена такой особенности и в родной языковой стихии, она, судя по современным романам, однозначна и понятна каждому владеющему языком (но не культурой), и образность входит в нее лишь в форме пошлейших общепонятных выражений на сексуальные темы. Эта тенденция становится заметной и у нашей молодежи, язык молодых постепенно опускается до универсальности, подчиняясь требованиям рынка.

А может ли вообще в долгосрочном плане существовать язык без поэзии? Такое развитие уже бывало и на короткой исторической памяти человечества. Золотой век латыни в эпоху становления империи продолжался недолго, уже через три столетия, когда общественные страсти поутихли, общество стратифицировалось, и власть императоров стала прямым выражением воли финансовых и земельных олигархов, сам язык, насыщенный варварскими чертами преимущественно германского происхождения, изменился настолько, что книги Овидия и Цезаря были понятны без перевода лишь немногим. Им на смену пришла Вульгата св. Иеронима. Классическая поэтика ушла, а в новой не было потребности в этом постепенно дичавшем мире, и он погиб. Конечно, уход поэзии был тому не причиной, а лишь грозным провозвестником.

Но наш язык еще жив, еще не замутнен его огромный океан, который как Солярис Лема, являлся источником русской поэзии во всем ее могуществе. Мы еще как с нашими современниками можем говорить и с Пушкиным, и с Некрасовым, и с Блоком, и с Маяковским - на одном языке. Эта стихия еще манит некоторых, может быть, не очень современных, людей своей красотой и безграничными возможностями для игры, фантазии, творчества, область обитания которых в обыденном мире постепенно сужается.
Передо мной лежит сборник стихов таких поэтов из Москвы, объединенных в поэтической студии "Островитяне", изданный в мягкой обложке тиражом 500 экземпляров (Остров в океане. Любимые стихи. - М., изд-во КМК, 2003). Это не первый сборник поэтов, собравшихся в студию, кроме того, многие из них публиковались в разных альманахах и журналах, выпускали свои книги, но особенностью этого сборника является то, что каждый его участник поместил в нем свои наиболее любимые стихи. Получилось довольно пестрое собрание, тем более, что и сами островитяне - очень разные люди и по возрасту, и по жизненному опыту…

Название их студии также можно понимать по-разному: или как остров-убежище во враждебной стихии, или как остров в огромном, полном жизни океане, на песчаных пляжах которого можно без конца искать и перебирать чудесные самоцветы и прекрасные раковины, выброшенные на кромку воды мягким океанским накатом. И читатель, взяв в руки этот сборник, найдет в нем много живописных строк, прикосновение к которым затронет скрытые в душе струны.

Галька шуршит, тихо бьется прибой…
В быстрой воде отраженья нечетки… (О. Науменко)

В этом ожерелье стихов мир распадается, как в калейдоскопе, на множество миниатюр, его контуры становятся действительно размытыми, неопределенными. Иногда он одушевлен и наполнен неким таинственным смыслом

Запрокинув однажды голову,
Вдруг поймешь, этот мир так глубок …
(Р. Мулюков)

Да, в нем есть все, и можно отвернуться от него в голубизну небес:

Рассыпаются по небу
Синих грез моих моря.
Я им бережно надену
Ожерелье из дождя

Снова разольются реки,
Будут плавать корабли.
Я одену на рассвете
Ожерелье из любви.
(У. Владышевская)

но можно взглянуть на него в упор, не отводя взгляда от всех его тяжких немощей:

Не оставь меня, Господи!
Я в начале пути
Нераскаянной поступью
Так устала идти!

На пути - звездной россыпью
Всех грехов западни!
Испытай меня, Господи,
Только с глаз не гони!
(Н. Бибаева)

Женская поэзия от Сафо и до Анны Ахматовой все же представляет совершенно особый мир чувств, свое видение жизни и свои способы выражения чувств. И в нашем сборнике читатель сразу почувствует эту особенность. Такие строки, как: "Нам время каплей падает в раскрытую ладонь…" или "Совенок-вечер приоткрыл лучистые глаза…", конечно, могли родиться только под пером островитянки (Н. Стрепетова). В них звучит нечто детское, что сохраняется в женской душе многие годы, наверно, пожизненно.

Но в женской поэзии есть своя критическая зона - возрастной порог, когда слова любовной лирики уже кажутся неестественными и начинают вызывать ассоциации с одним из офортов Гойи. Это печально, потому что в поэзии, как и во всяком ином искусстве, с возрастом накапливается даже чисто техническое мастерство владения словом, но поэтесса замолкает, не находя новых, соответствующих ей тем. Так случилось с Анной Ахматовой - ее послевоенные стихи редки и совершенны, хотя в этом случае значительную роль сыграли трагические обстоятельства нашей жизни.

Однако так случается не всегда. Иногда запаса душевной теплоты и любви хватает на многое и надолго, и тогда далеко за пределами молодости рождаются строки, пронизанные солнцем:

Что будет и есть, и было
Цыганку лучше спроси,
Я вижу: Земля забыла
Вертеться вокруг оси.
Выходит, сбросила бремя
И годы уходят вспять,
Наверно, забыло время
Песок свой пересыпать.
Как сизый налет со сливы,
Сотру я печаль и грусть,
И вновь, озорной, счастливой
Девчонкою становлюсь. 
(А. Голубятникова)

Внимательный читатель найдет в сборнике много других поэтических находок, хотя и не все стихи в сборнике равноценны, к тому же некоторые вещи, очевидно, предназначены для музыкального сопровождения - столь модные в недавнем прошлом, как их называли, "авторские" песни - и теряют часть своего эмоционального воздействия, будучи положены на холодную бумагу.

Но примечательно, что и мужская часть островитян не меняет стиля сборника, слегка приглушенного и в радости, и в трагических обстоятельствах, с некоторым отстранением от мира, - не отвержением мира, а именно отстранением. "Я иногда вхожу в реальность и чувствую нелепость бытия…" - так это звучит у М. Загорской.

Нет, эта поэзия - не прорыв в мир, не обращение urbi et orbi, это, скорее, щит, заслон от мира, сотканный из легких и красивых листьев, загораживающих этот мир от поэта, мир, который, по правде сказать, все менее и нуждается в поэзии. И прекрасное стихотворение Вадима Руссо "Желание" заканчивается знаменательной фразой: "Как это не горько, есть лишь вечный бой" - это, конечно, перекличка с Блоком, но в какой тональности!

Этот остров, наверное, не единственный в океане, но какова судьба этого архипелага? Сохранит ли он богатство нашего языка для какого-то возрождения или со временем прибой захламит золотые пески островов пластиковыми пакетами, ржавыми обломками и цветными обрывками рекламных журналов, а развлекающиеся толпы мещан вытопчут тихие поляны и взбаламутят источники в тенистых овражках?

Ваше мнение