В статье В. Кирсанова много меткой, искренней и обстоятельной критики
нашего комдвижения, особенно, КПРФ, интересных и проницательных наблюдений
о партийной прессе, о псевдонаучной макулатуре нашей "оппозиции" и
многом другом. И все же как в этом, так и в его понимании нашей истории
последних 50 лет, его аргументах, рецептах, призывах и даже методе
обращения с теоретическим наследием большевизма нет ничего такого,
что не было бы мне, и думаю, большинству посвященных читателей, уже
хорошо знакомо из десятков и сотен статей на тему нашего комдвижения,
написанных людьми, которых обычно называют “сталинистами”. Например,
призывать, как это делает автор "пeрестать видеть в партии КПРФ ...
авангард коммунистического движения страны, и возлагать на нее надежду
в борьбе с капитализмом" это как ломиться в уже давно открытую дверь.
Стоило ли тогда публиковать эту статью, да еще на 30 листах, с трехстраничными
цитатами из Ленина? Да притом с нелепостями вроде требования к "красным
губернаторам" строить социализм в отдельно взятой губернии или утверждения,
что "белорусский народ подталкивает Лукашенко к капитализму". И, к
сожалению, не без элементов желтизны, тоже типичных для современной
публицистики сталинистов, вроде двух миллиардов за КПРФ или приписывания
Бухарину выдуманного самим автором лозунга "Обогащайтесь, грабя награбленное!".
Наверное, нет. Если бы не одно соображение. В статье Кирсанова есть
настоящесть. Попробую обьяснить. Под этим словом я понимаю
не правоту ее автора. Со многими из его мнений, а главное, с его методом,
его подходом к кардинальным вопросам истории и теории я не могу согласиться.
Нет, настоящесть идеологического субьекта имеет отношение к его историчности,
неслучайности, его укорененности и происхождении из монументального
исторического опыта. Под этим опытом я имею в виду сталинизм как форму
партии, общества и государства, которые определили характер переходного
периода (социализма) в СССР. В этом смысле, “сталинист” это, пожалуй,
единственный действительно национальный, “коренной” тип коммуниста,
продолжающий существовать в России и по сей день. Все достоинства
и пороки этого типа могут быть поняты и обьяснены из нашей истории,
которая и сформировала его. Вот в этой настоящести Кирсанова я и вижу
огромное превосходство этого типа над всеми другими, ”случайными”,
некорневыми, неисторическими, хотя последнии нередко могут быть более
марксистски образованными, даже более “правыми”, но правыми по-книжному,
отвлеченно, правотой, которая не греет и не светит.
Но я вижу в этом типе и огромную проблему для вопроса о будущем коммунизма
в России. И когда я читал Кирсанова, этот вопрос формулировался у
меня в голове примерно так: есть ли будущее у этого типа, возможно
ли его историческое продолжение? Сможет ли он изменить себя так, чтобы,
с одной стороны, не потерять то ценное, исторически значительное,
что в нем есть, а с другой – “перестроиться”, или во избежание неприятных
паралелей лучше сказать – пересоздать себя для борьбы в совершенно
новых исторических условиях, чтобы не остаться очередным экспонатом
в музее политических типов нашей истории? Ответ на этот вопрос будет,
прежде всего, зависеть от того, способен ли этот тип на трудную работу
как критической самооценки, так и критики советского опыта с точки
зрения марксистской философии эмансипации труда. Если да, то, сохранив
свою “твердокаменность” и народность, он сможет преодолеть “родимые
пятна” своего происхождения, свою узость, свое эпигонство, свое сектанство
– сможет стать историческим типом современности, а не прошедшего
этапа истории, сможет деятельно изменить ее и стать народным типом
в прогрессивном смысле этого слова, то есть выразить не прошлое, а
будущее своего народа.
Что мешает сталинисту вроде Кирсанова начать этот процесс самокритики?
Сектанство, а именно: его некритическая и нелояльная самоиндентификация
с партией большевиков, такой как она ему представляется от Ленина
до Сталина. Я называю такую позицию некритической, потому что она
с самого начала, т.е. еще до работы исторической критики, постулирует
метафизическое единство между партией и классом или "народом". Отсюда
и нелояльность этой позиции в марксовом и ленинском смысле. Ведь,
поспешив отождествить конкретную историческую партию с советским рабочим
классом как представительницу его действительных интересов, Кирсанов
неизбежно встает на сектантскую позицию по отношению к классу. Он
лоялен партии, а не международному рабочему классу, тогда как критический
подход (или "научный", как любит выражаться Кирсанов) должен начать
с постановки вопроса: а соответствовала ли 70-летняя деятельность
партии большевиков интересам революционного рабочего класса?
С высоты нашего исторического опыта слова Маркса о том, что коммунисты
не имеют своих отдельных интересов от интересов класса, видятся предостережением
об опасности подмены лояльности классу лояльностью своей партии.
Неслучайно поэтому, что историческое введение в статье Кирсанова целиком
сводится к его интерпретации партийной истории. Точь в точь
как древние греки объясняли историю смертных бытовыми склоками на
Олимпе. Причем, Кирсанов очень верно и убедительно критикует псевдо-научные
изыски таких модных идеологов вокруг КПРФ, как Паршев и Зиновьев.
У него явно есть склонность к научному мышлению. Но как только дело
доходит до его собственных "научных" объяснений нашей новой истории,
сектанство Кирсанова торжествует даже над его здравым смыслом, не
говоря уже о марксизме.
"Казалось бы, российские коммунисты получили жестокий урок, из которого
ими будут сделаны соответствующие выводы" - пишет Кирсанов, имея в
виду уроки контрреволюции и реставрации.
Что и говорить, это вопрос всех вопросов! Но какие же выводы он сам
сделал из этих уроков? Как и следовало ожидать, эти выводы были уже
сделаны товарищем Сталиным. Кирсанову осталось только процитировать
их:
"Сталин ещё в 1939 году предупреждал: что «можно удовлетворительно
поставить дело регулирования состава партии и приближения руководящих
органов к низовой работе; можно удовлетворительно поставить дело выдвижения
кадров, их подбора, их расстановки; но если при всем этом начинает
почему-либо хромать наша партийная пропаганда, если начинает хромать
дело марксистско-ленинского воспитания наших кадров, если ослабевает
наша работа по повышению политического и теоретического уровня этих
кадров, а сами кадры перестают в связи с этим интересоваться перспективой
нашего движения вперед, перестают понимать правоту нашего дела и превращаться
в бесперспективных деляг, слепо и механически выполняющих указания
сверху, - то должна обязательно захиреть вся наша государственная
и партийная работа. Нужно признать, как аксиому, что чем выше политический
уровень и марксистско-ленинская сознательность работников любой отрасли
государственной и партийной работы, тем выше и плодотворнее сама работа,
тем эффективнее результаты работы, и наоборот, - чем ниже политический
уровень и марксистско-ленинская сознательность работников, тем вероятнее
и срывы и провалы в работе, тем вероятнее измельчание и вырождение
самих работников в деляг-крохоборов, тем вероятнее их перерождение».
(И, Сталин. Вопросы ленинизма. Изд. 11-е, Гос. изд-во Полит. литер.,
1953 г., стр. 637-638)."
Франц Кафка - который находил вдохновение для метафизического осмысления
проблемы человеческого существования как абсурда во все более усиливающейся
бюрократизации современного ему капитализма - мог бы по достоинству
оценить это и подобные ему указания Вождя и использовать их в своих
романах практически без изменений и стилистической правки. Представим
себе честного, здравомыслящего землемера К. из "Замка", воскресшего
в теле партийного кадра районного значения где-нибудь в 1952 г.
Товарищ К(узнецов) - из рабоче-крестьянской семьи, прошел войну,
переведен на партийную работу инструктором в отдел пропаганды и воспитательной
работы N-ского райкома партии. В один прекрасный день в райком приезжает
обкомовский инструктор для занятий "по повышению политического и теоретического
уровня", а также "марксистско-ленинской сознательности" т. К. и его
товарищей по райкому. Свою воспитательную работу он начинает с цитаты
товарища Сталина, приведенной Кирсановым. Наш т. К. выслушивает ее
с живейшим вниманием и, естественно, принимает мысли товарища Сталина
как истину в последней инстанции. Последнее очень важно иметь в виду.
Ведь т. К. не троцкист какой-нибудь, а верный ленинец-сталинец. Поэтому
он ни на мгновение не сомневается в мудрости сталинского указания.
Напротив, К. честно и в меру своих способностей старается уяснить
всю мудрость сказанного Вождем по вопросу, важнее которого
быть ничего не может. Ведь речь идет о том, как защитить Партию от
перерождения.
Вот как, примерно, начинает рассуждать честный и здравомыслящий К.
- Хорошо, что у нас есть обкомовские товарищи, которые могут повысить
уровень райкомовских и удержать их от перерождения.
- Ну, а кто в случае чего повысит уровень и удержит обкомовских товарищей?
- спрашивает голос здравого смысла в голове т. К. - Ведь товарищ Сталин
не сказал, что измельчание и вырождение угрожает только товарищам
райкомовского уровня. Ответ на этот вопрос ясен,- решает т. К:
-Хорошо, что есть товарищи в ЦК, которые в случае чего повысят и удержат
обкомовских товарищей.
Этот ответ заставляет т. К. успокоиться за судьбу Партии и страны,
и он думает о мудрости Вождя. Но здравый смысл и честность еще невыродившегося
т. К. заставляет его продолжать свое вопрошание, тем более что он
вспоминает, что немало врагов и вырожденцев было обнаружено и в самом
ЦК, причем совсем недавно.
-Ну что же, решает т. К., хорошо, что есть товарищи на уровне Политбюро,
которые смогут воспитать и удержать от разложения товарищей из ЦК.
Но теперь он уже начинает испытывать нечто вроде метафизического беспокойства
землемера К. Он чувствует, что его вопросы не могут иметь окончательного
ответа, что в самой их постановке есть то неприятное свойство, какое
Гегель называл "дурной бесконечностью". В то же время, как честный
и еще неразложившийся коммунист, т. К. преодолевает искушение впасть
в цинизм и махнуть рукой на указание товарища Сталина, как можно спасти
Партию. Другой на его месте уже давно бы махнул рукой, а то и сказал
бы (про себя) пусть, дескать, разлагается, туды ее в качель, может
оно и к лучшему. Нет, т. К. не из таких. Он не только ленинец-сталинец,
но и патриот своей страны - СССР, да к тому еще и коренной русак.
Он понимает, что если разложится Партия - развалится и страна. А это
уже не метафизическое беспокойство буржуазного индивидуалиста землемера
К. , а вполне осязаемо-человеческое, сотни миллионы человеческих жизней
поставлены здесь на карту. А если по всему миру, то куда больше. И
вот райкомовский инструктор т. К. начинает лихорадочно искать решение
загадки, заданной, казалось бы, таким понятным всем советским людям
указанием товарища Сталина.
-А на Политбюро можно положиться?- спрашивает себя т. К. И, вспоминая
недавние расстрелы по "ленинградскому делу", тихо шепчет: Нельзя!
А на "органы"? А кто удержит их, там что не люди сидят? -Но тогда
только товарищ Сталин может поднять и удержать Политбюро и "органы",
чтобы Политбюро подняло и удержало ЦК, которое поднимет и удержит
обкомы, которые поднимут и удержат райкомы.
Будь т. К. хоть на йоту троцкистом, он, конечно, не остановился бы
на товарище Сталине как на абсолютном источнике поднятия и удержания.
Он бы спросил себя, а кто поднимет и удержит самого товарища Сталина.
Ответ очевиден: товарищ Ленин, вернее, его дух. Но тогда кто поднимет
и удержит товарища Ленина? -Товарищ Маркс. А товарища Маркса? Стоп.
Точка. Дошли до первопричины. И порывшись в собрании ее сочинений,
т. К нашел бы саркастический вопрос: А кто воспитует воспитателей?
Поняв философский и политический подтекст этого вопроса Маркса, т.
К. мог бы встать бы на весьма опасную для его здоровья дорожку. Но
повторяю: т. К. ни на йоту, ни на одну миллионную грамма троцкистом
не был. А был он верным ленинцем-сталинцем. И поэтому он остановился
на товарище Сталине. Но остановившись, т. К. не мог не задаться вот
каким вопросом: Что произойдет с Партией и страной, когда товарища
Сталина не будет с нами? Кто тогда будет поднимать и удерживать всех
нас? Предположим даже, что все мы, ученики товарища Сталина, удержимся
от порчи силой его духа. Но как быть с новыми поколениями партийцев?
Вот я сам в районном масштабе воспитываю и удерживаю. Но, положа руку
на сердце, я ведь не знаю, как проверить, воспитал ли и удержал ли?
Как с точностью убедиться, что действительно воспитал и удержал?
Вот, говорят, в Америке появилась машина такая, которая может с точностью
показать, врет человек или правду говорит. Но у нас пока такой машины
нет. Приходится пользоваться дедовскими способами. Следишь за человеком:
вроде на все вопросы отвечает правильно, говорит, что делу предан,
от линии Партии ни шагу, характеристики безупречные, от жены жалоб
нет, глаза как божья роса, лицо открытое, биография без белых пятен,
родственники до седьмого колена за пределы района не выезжали. Но
ведь сколько уже было таких, у которых и глаза, и родственники, а
на поверку оказались разложившимися карьеристами, "делягами-крохоборами",
а то и похуже.
И еще такой вопрос задает себе т. К.: почему карьеристы с сознательными
глазами вообще идут в нашу Партию? И сам отвечает на него: Да потому
что только в нашей Партии и с ее помощью они и могут сделать карьеру.
Потому что наша Партия в стране единственная и всем бессменно правящая.
Этот ответ т. К. еще у Ленина прочитать мог.
Что же тогда делать? как спасти Партию и страну от гибели, когда товарищ
Сталин закроет глаза навеки? На этот вопрос у т. К. нет и не может быть ответа.
И поэтому, когда товарищ Сталин умирает, т. К. стреляется из служебного браунинга,
чтобы не стать свидетелем неизбежного конца, который придет через 38 лет,
а заодно не успеть и самому разложиться.
Так вот. Я не вижу ни одного изъяна в логике размышления т. К. над
цитатой из статьи товарища Сталина, которую В. Кирсанов привел в качестве
предсказанного Сталиным урока нашей контрреволюции и рецепта спасения
от нее в будущем. Более того, мы уже знаем, что рецепт Сталина, который
верно твердили своим подчиненным все его наследники, включая тех,
кто вынес его из Мавзолея, что эта палочка-выручалочка послужила демагогическим
прикрытием для ускоренного перерождения партии в открытую контрреволюционную
силу. Так какой же урок мы сделаем из нашего печального опыта? Будем
ли, как попки, твердить магическое заклинание Вождя или, вслед за
т. К., признаем абсурдность и историческое банкротство логики, а главное
- практики, на которой оно основано?
Что это за логика? Это логика коммунистического сектанства, которая
делает судьбу класса, народа, страны заложником судьбы Партии. И как
только мы покидаем порочный круг этой логики, появляется надежда на
то, что мы поймем трагические уроки нашей истории. Но это означает
и смену лояльности. Коммунист может быть лоялен своей партии только
до тех пор и в той мере, в какой его партия остается лояльной классу,
авангардом которого она претендует быть. Только при этом условии мы
сможем правильно поставить вопрос об уроках советской истории. О большем
пока и речи быть не может. Вот как я сформулировал этот вопрос для
себя:
Почему рабочий класс, крестьянство и массовая интеллигенция СССР оказались
неспособными встать на защиту своих интересов перед лицом открытой
контрреволюции, угрозы расчленения расчленения страны и реставрации
капитализма? Ответ на вопрос, поставленный таким образом, очевиден.
Им нечем было защитить себя. У них не было политических институтов
и организаций власти, независимых от Партии, предавшей их интересы.
Но почему их не было? Почему за 70 лет своего безраздельного господства
марксистская (!) партия пальцем не пошевелила, чтобы вооружить трудящихся
такими организациями? Почему она не только не обеспечила создания
и упрочения новых институтов прямой диктатуры класса, но и полностью
выхолостила политическое содержание институтов уже созданных им самим,
советов и профессиональных союзов, и превратила их в безвольные придатки
своего бюрократического абсолютизма? Почему партия большевиков
обеззаружила рабочий класс СССР?
Можем ли мы брать пример с такой партии? Эта партия не только потерпела
историческое поражение. Это было бы еще полбеды. Нет, присвоив себе
абсолютную власть, она тем самым взяла на себя и абсолютную ответственность
за будущее страны и народа. И в своем суждении об этой партии мы не
имеем права освободить ее от этой ответственности.
Я хочу еще раз провести паралель между романом Кафки и советским обществом,
созданным партией большевиков. Но на этот раз, меня интересует, как
оно, это общество, представлялось советской интеллигенции.
Когда эта интеллигенция начала собираться на кухнях, она должна была
ощутить себя в положении весьма сходном с землемером К., то есть в
мире, состоявшим из двух частей: Замка, с его таинственной иерархией
чиновников, за спинами которых просвечивали крылья ангелов всех небесных
чинов, и Деревни - с ее крестьянами и работниками. Замок - седалище
всей власти, Деревня - частная жизнь. Неудивительно, что в таком мире
интеллигенции некуда было податься, кроме как впасть в привычное для
ее предшественников экзистенциально-религиозное ощущение жизни. Точь
в точь как это было с землемером К. и самим Кафкой. И на Кафку ее
обрекла политическая пустыня Деревни. Ведь даже при наличии желания
она не могла бы "перейти на сторону пролетариата". Такой стороны у
него просто не было, потому что он сам стал Деревней. Вот горький
парадокс 70 лет власти российских марксистов! Надо же было написать
столько умных слов о политическом ничтожестве деревенского существования
и создать огромный индустриальный пролетариат, чтобы превратить его
в Деревню!
Вот Кирсанов пишет о последних судорогах СССР.
"В тот же день, на пресс-конференции, сквозь бессвязные речи и трясущиеся
руки членов ГКЧП, явно проступала неспособность каждого из них, и
всех их вместе взятых, защитить социалистические (коммунистические)
завоевания Советского народа".
Но, почему же сохранение этих завоеваний должно зависеть от членов
ГКЧП, какие бы руки у них не были?! И разве не сохранее были бы эти
завоевания, если бы их защищал политически организованный и суверенный
рабочий класс страны, хозяин социалистического общества?
Так вот. Только поставив вопрос об уроках истории с позиции разгромленного
рабочего класса СССР, а не предавшей его партии, мы встанем на твердую
почву исторического материализма вместо бюрократической метафизики
власти и откроем дорогу для марксистской оценки советского опыта.
И только ответив на этот вопрос, только проделав эту критическую работу
до конца, к каким бы безжалостным выводам она ни привела, мы сможем
выработать теоретико-практическую перспективу для возобновления революционной
борьбы в России, в которую могли бы поверить рабочие. В отличие от
большевиков, которые не предвидели и не были готовы к социалистической
революции ни организационно, ни теоретически, будущая коммунистическая
партия или партии должны будут выработать такую программу и стратегию
борьбы, которые позволят создать основы будущей организации власти
трудящихся еще до перехода к ним государственной власти,
в самом процессе этой борьбы и как ее форма и содержание. Никогда
больше ни одной партии не должно быть позволено подменить собой диктатуру
класса и сделать его заложником своей судьбы. Впрочем, при всех благих
намерениях и гениальных планах у революций не может быть никаких гарантий.
Да они и совершаются не под гарантийный план, а потому что иного выхода
нет.
Что касается призыва Кирсанова объединиться к партиям, в программах
которых есть слово "революция", то это не даст ровным счетом ничего.
Только из трех маленьких пустышек получится одна большая. Если это
правда, что, как утверждает Кирсанов, такому объединению мешают личные
амбиции их вождей, то эти партии не представляют никакой ценности.
Коммунистическая партия, стоящая своего имени, решает такие вопросы
на иных принципах. Если же от объединения эти партии удерживают политически
значимые идейные расхождения, то тем более не надо объединяться. Потому
что, если эти партии выражают интересы и позиции разных секций нашего
рабочего класса, то такие различия должны иметь свое политическое
представительство. Разве современный рабочий класс менее разнороден,
чем буржуазия, чьи интересы представлены в каждой стране рядом буржуазных
партий? Но ведь это не мешает им оставаться буржуазными, выражающими
в том числе и общий интерес класса. Почему же рабочий класс обречен
на прокрустово ложе однопартийности? И что если многопартийность нашего
комдвижения - я не говорю о качестве этих партий, а именно о системе
многопартийности как сложившейся исторической реалии - является не
столько пороком, сколько нашим потенциальным историческим преимуществом?
И напоследок замечание еще об одной типичной черте сталинистской
левой. Я имею в виду ее святую веру в "науку", по данным которой история
идет туда, куда нужно и которая, как пишет Кирсанов, доказывает "необходимость
и неизбежность социалистических (коммунистических) преобразований
в обществе". Это не просто недоразумение, а мистификация истории,
в которой, таким образом, вновь появляется Провидение, на этот раз
в форме благих "законов исторического развития".
Если приход коммунизма неизбежен, то чего же нам тогда беспокоиться?
Зачем организовывать и агитировать? Не лучше ли жить в свое удовольствие?
Ведь сама история в своем "научном" развитии сама по себе, так или
иначе, доставит нас в коммунистические кущи. Эта насквозь буржуазная
концепция истории как прогресса, кстати, лежала и в основе эволюционной
стратегии германской КП. Капитализм сам сделает за нас всю черновую
подготовительную работу. Рабочему классу Германии надо только плыть
по течению реки истории, которая впадает в каспийское море коммунизма.
Но река истории впала в Третий рейх...вместе с рабочим классом Германии.
В трагический для европейского марксизма 1940 год Вальтер Беньямин
предложил взгляд на коммунизм, который разительно отличался от филистерского
прогрессивизма его современников и огромного большинства сегодняшних
российских марксистов. Коммунизм, писал он, это когда пассажиры поезда
под названием история решаются рвануть стоп-кран, прежде чем он упадет
в пропасть. В эпоху "глобализма", то есть смертельно опасной фазы
империализма, неизбежен не коммунизм, а глобальная пропасть. Вот единственное
что неизбежно, если коммунисты не смогут организовать себя в партию,
способную мобилизовать народы и остановить несущийся к пропасти поезд
истории с человечеством на борту. Или, как сказал тот же Беньямин,
превратить чрезвычайное положение для угнетенных в чрезвычайное положение
для господствующих классов.
Для меня остается психологической загадкой, каким образом в стране с
такой трагической историей, в стране, только что пережившей крушение
советского общества и государства, созданных ценой неисчислимых трудов
и страданий трех поколений, может процветать такой бездумный исторический
оптимизм, такая непробиваемо-дубовая вера в "неизбежность" коммунизма.
Порой мне даже хочется видеть в этом своего рода достоинство, некую
отличительную национальную черту наших марксистов, которая защищает
их от уныния, придает стойкость убеждениям и т.п. Но беда в том, что
на деле этот бездумный оптимизм не помогает, а мешает им мобилизоваться
и мобилизовать класс. На деле, эти дежурные декларации о "неизбежной"
победе коммунизма являются защитной реакцией людей, не способных смотреть
в глаза страшной опасности, потому что они не знают что делать и втайне
сознают свою неадекватность стоящей перед ними задаче.
В общем, сталинистов, как и всех других сектантов, отличает отсутствие
действительно исторического сознания. В этом смысле между троцкистом,
сталинистом, анархистом, госкапиталистом и любым-истом нет абсолютно
никакой разницы: они все распространяют ту доморощенную версию истории,
которая служит их догмам и предрассудкам.